- Погоди-ка, - и тут я увидел, что маленький человечек ощетинился и,
казалось, вырос, как собака, у которой шерсть встала дыбом. Передо мной
был настоящий автор "Ежегодника". - Мои суждения, Эли, какими бы
ошибочными они тебе не казались, сделали возможной эту экспедицию. Все
приготовления были проделаны мной, и земля выписана на мое имя. Я знаю
страну, знаю ее условия и оставляю на твое собственное усмотрение вопрос,
сможешь ли ты лучше обойтись без меня, чем я без тебя. Иди на корабль,
друг мой, и возьми там все, что, по твоему мнению, тебе принадлежит, и
помашешь мне рукой с пристани, когда в среду мой корабль с этими
оборванцами отправится в море. Цыгане едут с нами. И это мое последнее
слово. Я видел, как у Эли отвисла челюсть. Он издал захлебывающийся звук.
Затем, прикрыв ладонью рот, сглотнул и заговорил. В его неторопливой
деревенской речи послышались нотки обреченности.
- Вы зажали меня в угол. Вы имеете власть, мистер Горе, но это не
значит, что правда за вами. Правда не всегда там, где должна быть, и
именно по этой причине мы отправляемся в чужую страну.
Он тяжелой поступью покинул комнату. Натаниэль нервными поспешными
движениями принялся набивать трубку.
- Тысяча проклятий, - вырвалось у него. - Снова мой адский
темперамент! Я же только что говорил тебе, что не стану брать их. И так и
намеревался сделать. А теперь я дал слово. Будь он неладен этот Эли
Мейкерс!
- Но вы еще не дали им свой окончательный ответ, - успокаивал его я.
- Нет, но я дал его Эли. И должен сдержать. Я не могу покориться Эли
Мейкерсу, каким бы здравомыслящим человеком он мне не казался. И в конце
концов, все что я тут говорил в пользу Свистунов, - справедливо. И его
несогласие ничего не меняет. Не будем больше об этом, Филипп. Они едут с
нами.
Еще пять дней напряженных подготовительных работ, дней, полных
задумчивых взглядов прохожих, желавших нам попутного ветра и мечтательно
глядевших на запад. И наконец в среду, двенадцатого марта 1679 года в
одиннадцать часов утра, "Летящая к Западу" отчалила, развернулась носом в
открытое море, и Англия начала исчезать из виду.

Путешествие не было отмечено никакими особыми событиями. Натаниэль,
которому уже дважды довелось совершать подобный вояж, рассчитывал, что мы
прибудем к месту назначения где-то на третьей неделе мая. В
действительности почти двухнедельный штиль, в течение которого паруса вяло
висели на мачтах, задержал наше прибытие в бухту Салем до второго июня. Но
эта задержка не причинила нам особых неудобств, так как Натаниэль щедро
запасся водой и провизией. Мне это путешествие особенно запомнилось
благодаря тому, что на борту были, во-первых, Свистуны, во-вторых, Эли, и
наконец, Линда.
Через двенадцать часов после того, как мы взошли на борт судна, всех
поразила страшная морская болезнь. Даже такой закаленный путешественник
как Натаниэль не вставал со своей койки в каюте, которую мы с ним делили,
и стонал, призывая смерть облегчить его участь. Меня самого невероятно
мутило, но даже в таком плачевном состоянии я не мог не испытывать
сострадания к женщинам, которые теснились в своих каютах. Появление Ральфа
Свистуна, пришедшего без всякой брезгливости опорожнить переполненные
сосуды нашего позора, дать нам свежей воды и ломтики лимона, было
встречено не менее радушно, чем явление самого ангела-хранителя. Он
рассказал нам, что они с Саймоном ухаживали за мужчинами, в то время как
Джудит присматривала за женской половиной. Я с трудом, преодолевая
слабость и разбитость, поинтересовался, как себя чувствует Эли Мейкерс. Он
тоже был болен, как сообщил Ральф, и мысль об Эли, нуждающемся в уходе
Саймона, заставила меня улыбнуться. Я был уверен, что крепкие желудки
Свистунов привлекли на их сторону немало союзников - ведь невозможно, как
считал тогда я, ненавидеть или презирать людей, физическая сила которых
сослужила вам такую хорошую службу. Но тут-то я ошибался. Когда шторм
закончился, и путешественники один за другим, бледные с угрюмым взглядом,
начали выходить на палубу подышать свежим воздухом, трое цыган остались в
полном одиночестве.
Вскоре после всеобщего выздоровления, Натаниэль обнаружил, что его
ожидает делегация в составе Эли, Оливера Ломакса и Мытью Томаса, которые,
по словам этого достопочтенного джентльмена, были "обеспокоены" поведением
моряков. Крепкие спиртные напитки, по всей вероятности, стали частью их
ежедневного рациона, и по вечерам, когда алкоголь начинал оказывать свое
действие, кубрик оглашался песнями неприличного содержания, не достойного
благородных ушей.
- В своих глухих каютах вы могли не слышать этого, - пояснил Оливер
Ломакс. - Но уверяю вас, мистер Горе, это дело требует вмешательства.
Здесь наше маленькое суденышко находится в полной зависимости от
строптивой стихии. И каждый вечер, подобно дыму жертвенного костра,
восходит к небесам наша молитва благодарности за каждый благополучно
прошедший день. Молитвы наши не могут омрачаться песнями этих безбожных
парней. Это богохульство.
Мы с Натаниэлем начали регулярно посещать вечерние молитвы, которые
устраивал мистер Томас на мужской половине. И довольно часто до наших ушей
доносились обрывки песен, интригующих своей незавершенностью. Мы даже
иногда задерживались у дверей своей каюты или же оставляли дверь
неприкрытой, готовясь отойти ко сну, чтобы уловить недослышанные слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99