Тол
ько милиционеру нельзя ведь спать на посту. Но это было не мое дело. Я сказ
ал доктору, что у меня усилились боли в голове, и в спине, и в ногах, что утом
ляет свет и шум. Доктор живо выбросил книги, закрыл одеялом окно, убрал рад
ио и запретил приходить сестрам Ц нечего тревожить «больного». И скоро
мои охранники начали позевывать. Вот это мне и надо было. Я торжествовал: з
евайте, пошире зевайте.
Особенно усердно позевывал один молоденький сержантик, он, наверное, был
ненамного старше меня. Я заметил его слабость и начал тренировать его. Ка
к только поужинаю Ц натяну на нос одеяло и начинаю тихонько посапывать,
а потом храпеть, мелодично, вкусно… В один прекрасный день он не выдержал
моего храпа, замкнул дверь изнутри, сунул ключ в карман и повалился на сво
бодную кроватку. Скоро храп в палате удвоился. Вот тут-то больной ожил. Он
выбрался из постели, подошел к охраннику Ц спит. Но как взять у него ключ?
Это было невозможно Ц проснется. Я снова забрался в постель, под одеяло, р
азорвал простыню, пододеяльник, соорудил что-то наподобие веревочной ле
стницы с узлами. Потом открыл окно, привязал один конец лестницы к батаре
е центрального отопления, другой выбросил за окно. Затем вылез, спустилс
я до конца лестницы и остался висеть где-то около второго этажа. Посмотре
л вниз Ц какая-то крыша. Оказывается, я висел над подъездом. Отпустил кон
ец и упал на крышу. Крыша была железная, страшно гремела. С крыши прыгнул н
а землю, побежал. Куда? Ну, куда должен бежать человек, которому нужно скор
ее уйти из города? Разумеется, в лес. Все правильно. Но, к сожалению, это же с
амое сообразили милицейские патрули, поднятые по тревоге. Мое бегство бы
ло уже открыто. Когда я приближался к лесу, меня вдруг окружили парни в син
их мундирах…
Вот и все.
Ну, а Батарея… Ц это центральная тюрьма Эстонии и Таллина, и называется о
на так потому, что еще при Екатерине Второй это была крепость, из окон кото
рой тогда выглядывали екатерининские солдаты и пушки, из окон которой те
перь выглядывают всякого рода арестантские морды и, между прочим, Серый
Волк; он жалобно глазеет на море и, если бы был он натуральным волком, взвы
л бы… А о том, что такое тюрьма, писать нечего. Кому это не известно?.. Ну а есл
и кому неизвестно, тем лучше, пусть он никогда этого не узнает.


Тетрадь шестая

Год 1951

Вдох Ц выдох, вдох Ц выдох, вдох… Надо дышать глубже Ц отлично! Чудесный
воздух. Движение и воздух Ц гарантия здоровья. Впрочем, смотря какие дви
жения… Скажем, те, что нужно делать целый день в лесу, на повале, Ц они вряд
ли гарантируют здоровье, хотя многие чудаки ими увлекаются, несмотря на
то, что граждане судьи отломили им срока по 25 лет. Вкалывают как черти, дума
ют, наверное, что их так на весь четвертак хватит. Нет, такие движения мне в
роде ни к чему. Здесь, конечно, тоже не очень приятно. Правда, клопов нет, отк
уда им тут взяться Ц собачий холод и ветер сквозит изо всех щелей. И не за
ниматься же целый день гимнастикой; от 400 граммов черняшки и жидкой похлеб
ки не очень-то разгонишься. Есть карцеры и потеплее Ц мне в них приходило
сь бывать, но в них зато такая вонь от параши и прочей грязи, да и от населен
ия тоже, что не продышишься. Да, карцер место не из приятных, и все же, невзир
ая на это, желающие провести тут время находятся. А если бы наоборот? Ну, ес
ли чистота, как в больнице, тепло, цветы, мягкие перины, унитаз вместо пара
ши… Еще музыка и хорошая харчовка, и сажали бы сюда в наказание за разные п
роделки: мол, вот, наслаждайся всей этой благодатью за то, что ты негодяй, и
пусть тебя мучает совесть, пусть тебя грызет стыд перед остальными товар
ищами, которые честно отбывают срок, не нарушают и, следовательно, не могу
т пользоваться таким комфортом. Наверное, никто бы здесь не сидел, ну, разв
е что такие единицы, как я. Это не значит, что у меня совсем нет совести, Ц о
на у меня есть, но мне очень не хочется работать в лесу Ц тяжело. И это не зн
ачит, что я слабенький, малосильный. Нет, я даже сильнее многих, но если я бу
ду вкалывать, как эти все чудаки, что из этого получится? Мне дали шесть ле
т. За шесть лет таких движений загнешься совсем. Нет уж, я извиняюсь. Да и во
обще я не хочу сидеть в заключении. Можно подумать, что я сюда пришел добро
вольно, что с умилением обниму топор и не выпущу его даже тогда, когда конч
ится мой срок… Нет. Я пришел сюда не добровольно и считаю, что уйти отсюда
должен добровольно. Мне здесь не нравится. Почему? Потому что… Но это длин
ная история, началась она еще в таллинской тюрьме Ц в Батарее.
Это была большущая камера, с чудным сводчатым потолком, как в нашем Курес
саарском замке, и двумя выше человеческого роста окнами с видом на море. Е
сли встать у окна, можно увидеть таллинский рейд, а через залив Ц развали
ны Пиритского монастыря. Я все время, с утра до вечера, торчал у окна Ц и во
здух хороший, морской, и чувствуешь себя как будто на воле. Если так стоять
, спиной к камере, можно совсем забыть, что ты в тюрьме, и только надзирател
ь то и дело напоминает об этом Ц все стучит ключом по двери и кричит: «Ото
йдите от окна!» Противный какой… Ну, что ему от этого станет, если стоит че
ловек, смотрит с четвертого тюремного этажа и на море, на чаек, на корабли
и Пирита Ц больше ведь ничего не видно.
Сказать, что народ, населяющий камеру, жил очень дружно, нельзя. Оно и поня
тно: так сказать, разное воспитание, разные вкусы, разные взгляды на сущес
твующие проблемы. А они, эти проблемы, заключались глазным образом в еде, е
сть хотели все, и хотели есть повкуснее, посытнее, ну, а проблемы возникали
оттого, что у одних еды было больше, чем у других, а поделиться особенного
желания «имущий класс» не имел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76