VadikV


89

Ахто Леви: «Записки Серо
го Волка»



Ахто Леви
Записки Серого Волка



OCR и вычитка: Александр Белоусенко (belousenko@yahoo.com), 15 декабр
я 2002.
«Ахто Леви Записки Серого волка.»: Типография имени Воровского; Москва; 1970


Аннотация

«Записки Серого Волка» Ахто Ле
ви Ц исповедь человека необычной судьбы. Эстонец по национальности, жит
ель острова Саарема, Леви воспитывался в мещанской семье, подверженной в
лиянию буржуазной националистической пропаганды, особенно сильной в п
ервый год существования Советской власти в Прибалтике Ц 1940-й. Тринадцат
илетним мальчишкой в 1944 году Леви бежит из дому, из оккупированной фашист
ами Эстонии, в Германию, и оттуда начинается его горький путь жизненных к
омпромиссов, нравственной неустойчивости, прямых преступлений.
У автора одна задача: честно, без скидок и послаблений разбираясь в собст
венном запутанном, преступном жизненном пути, примером своей жизни пред
остеречь тех юношей и подростков, которые склонны видеть некую романтич
ескую «прелесть» в уголовщине.

Ахто Леви
ЗАПИСКИ СЕРОГО ВОЛКА
Повесть

Предисловие

Автор этой книги Леви Ахтович Липпу, взявший себе псевдоним «Ахто Леви»,
не собирался быть писателем и вряд ли помышлял, когда писал свои «Записк
и Серого Волка», что увидит их напечатанными.
Мальчик-эстонец с острова Саарема начал вести дневник своих мальчишеск
их приключений с той непосредственностью, какая бывает только в детской
игре. Записывая, он словно продолжал для себя эту игру. Сперва она была обы
чной, как у всех ребят, с шутливыми прозваньями, с тайнами и секретами. Ему
досталось прозвище Серый Волк. Но вот в компанию ребят затесались более
опытные подростки. Началось с грабежа из музея, поскольку по ходу игры на
до было раздобыть оружие. Народ говорит: «лиха беда начало»… Ступень за с
тупенью мальчик катится вниз, от детского грабежа к профессиональному в
оровству, а время вокруг, среда вокруг ничем не удерживают, не остерегают
его. Время смутное Ц белогвардейская Эстония, немецкая оккупация. Серый
Волк чисто по-волчьи превращается в «бегуна», страстно любящего быть на
свободе, Ц на свободе от законов, решетки тюрем. Вся жизнь его превращает
ся в цепь случайных проступков, преступлений и бегств. От бегства из наци
стской Германии, где он попадает в фашистскую молодежную организацию «Г
итлерюгенд», до тюрем, лагерей, карцеров, драк, убийства в самозащите и нов
ого бегства, и новых тюрем, лагерей, карцеров и Ц опять бегств, бегств поч
ти фантастических, когда этот бегун по-волчьи пролезает в оконный проло
м размером с форточку. А наказанья растут и накапливаются, растет и копит
ся профессиональный навык «отпетого» человека, пропащего, которому, каз
алось бы, нет возврата назад…
Но во все это время, время стремительного падения вниз, сохранилась у Сер
ого Волка одна детская привычка: разговор с бумагой. Он цепляется за нее с
удивительным упорством, держится за нее, словно за нить из прошлого, исхо
дную нить, способную сохранить для него тайную надежду выхода, спасенья
из лабиринта.
Не сразу дается умение говорить с бумагой. Она лежит перед тобой, белая. Ты
перед ней Ц черный. Рука твоя в грязи, в мерзости, в крови, но рука сохраняе
т силу передачи, она снова и снова доверяет бумаге все, что произошло с чел
овеком. Из года в год. Из тетради в тетрадь. Не хвастая, не умаляя, не самоопр
авдываясь, не фальшивя, не придумывая, а именно так, как оно было. Рука спер
ва принадлежит мальчику, потом юнцу, потом мужчине.
И еще что-то постоянное, как ниточка, сквозь весь неслыханный калейдоско
п отчаянной, окаянной жизни, происходит с бегуном: он ухитряется сохраня
ть бумагу, жалкие истрепанные тетради, переписываемые начисто десятки р
аз круглым, детским почерком, когда бумага уже перестает «терпеть» от ве
тхости. Зарывает их в песок и при первой возможности опять вырывает, дает
на сохранение чужим людям, и чужие люди оказываются преданными, они сохр
аняют тетрадки. В этом постоянстве дневниковых записей, в неистребимом ж
елании сберечь их, как свою драгоценность, сказывается одна из глубочайш
их человеческих особенностей: стремление к фиксации правды, хотя бы наед
ине с собой, хотя бы только для себя, как инстинктивно стремишься к чистот
е, к мытью рук, к воздуху из открытой форточки… Сперва Ц это постоянство,
жажда записывать и сохранять записи кажется инертным и стоящим на одном
месте занятием, ставшим привычкой. Но стремление к фиксации правды облад
ает свойством, которое не сразу замечает человек. Обнаженная, честная пр
авда о себе невольно тянется к суду над собой, к постепенному, все более че
ткому разделу понятий хорошего и дурного. Это происходит не скоро. Это по
хоже на то, как идет поезд в длинном, многокилометровом туннеле. Сперва, от
времени до времени, черноту ночи прорезывают яркие вспышки огня Ц это о
чередные электрические фонари на пути; они подобны встречам, событиям, ч
увствам, на мгновенье прорезающим ночь его страшной жизни. За ними опять
ночь. Но вот десять, двадцать, тридцать минут, и вместо очередной желтой вс
пышки на стены туннеля просачивается что-то слабое, серое, скользящее, но
не уходящее, оно крепнет, ползет, светлеет и вдруг Ц светлая белизна дня,
свет прочный, свет, нужный глазу, Ц поезд вышел из туннеля в день. Голос юн
ца на бумаге становится все более зрелым, все более крепким. Юнец станови
тся человеком, и человек раскрывается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76