Садится он на мой большой палец и говорит Ц
чирик, и я ему говорю то же самое, стараясь быть поточнее в произношении. В
ыходил я с ним на улицу, в прогулочный двор. Он тогда уже летать научился. С
перва я подумал Ц улетит. И точно Ц улетел. Но как только закончилось мое
время прогулки и меня выводили из прогулочного двора, Филипп тут же появ
ился, я его забрал, и мы вместе пошли в камеру. Однажды он вовремя не явился,
так надзиратели посочувствовали, не вывели меня со двора, ждали Филиппа
и вместе переживали: прилетит или нет? Прилетел. Долго он у меня жил, но тос
ковать что-то стал, и решил я ему дать свободу. Посадил на открытую форточ
ку и говорю: «Лети, любезный, устраивайся, как знаешь». А он Ц нет. До сих по
р я все боялся держать открытой форточку, чтобы не улетел Филипп, теперь в
ыгоняю его, а он не уходит. Несколько дней он все привыкал к форточке, пото
м как-то улетел, но в тот же день вернулся. Потом он, видать, влюбился, бедня
га Ц вдвоем появились, Филипп Ц он был теперь красавец, самостоятельны
й и вполне представительный воробей Ц в окно, а она Ц нет. Он туда-сюда, зо
вет, а она ни в какую. Кончилось тем, что отыскал Филипп над моим окошком ка
кую-то щель и в ней устроили они себе гнездо. С тех пор у меня за окном на по
лном, так сказать, государственным обеспечении живет мой собственный во
робей по имени Филипп.

* * *

Их трое. Приговорены к смертной казни.
Ц Спой нам что-нибудь, Ц просили они меня, Ц больше ничего никогда не. у
слышим. Ц Их камера над моей, если петь у окна Ц им слышно. Когда находит н
астроение, пою. Вот они и услышали. За что их? Спросил у надзирателя. Один уб
ил человека в парке, отнял часы, больше у того ничего не оказалось. И вот Ц
вышка. Другие тоже убийцы. Скоро о них напечатают в газете: «Приговор прив
еден в исполнение». А сегодня они еще живы и просят, чтобы я им что-нибудь с
пел.
Смерть Ц это уход из жизни навсегда. И природа ее назначила человеку как
избавление от беспомощной старости. Ты человеком родился, а умереть чело
веку надлежит или на своей постели, или на своем посту, или в подвиге. Умир
ать потому, что ты перестал быть человеком и не имеешь права на жизнь, Ц э
то гадко. Люди живут на свете обществом, и если кто-то становится угрозой
этому обществу, люди сами избавляются от него. Я слышал, будто в древности
у каких-то восточных народов был обычай: заболел человек Ц его изгоняют
на место захоронения ждать смерти. Он должен был умирать в одиночестве, х
отя не совершал никакого преступления, Ц просто люди были тогда темные,
боялись заразной болезни. Теперь больных лечат, даже самых трудных, самы
х заразных. И все же люди вынуждены изгонять из своей среды многих Ц то на
время, а то и навсегда. Кого изгонят на время Ц их вроде лечат, они имеют во
зможность вернуться в общество; кого изгонят навсегда Ц это безнадежны
е, это существа, которых человечество отрицает полностью, потому что они
совершенно потеряли человеческое. А у этих троих где-то есть горем убиты
е матери, возможно, жены, дети.
Что думают они, ждущие своего последнего часа? Вспоминают прожитую жизнь
? Вообража-ют себе предстоящее? Боятся они смерти, страшно ли им? Да, моя пес
ня Ц последнее их удовольствие. Они очень уговаривали, наверное, боялис
ь, что я не захочу петь для них. И я пел им, целый вечер пел, слушали они, слуша
ли надзиратели, которые, видимо, все понимали…

* * *

Становится понятным, почему люди, имеющие гораздо большие сроки наказан
ия, чем у меня, все же работают как проклятые в лесу. Дело тут не только в том
, что это честно, еще и в том, что им там не видны все эти гадости, они трудом и
золировали себя от этой грязи, они находятся среди пахнущих смолой и хво
ей деревьев, на чистом воздухе, они в чистоте, и вот здесь имеет место чело
веческое достоинство. Здесь тяжело, но только физически. Но ведь физичес
ки можно закаляться, можно стать сильным, да и не только можно Ц нужно. Му
жчина должен быть сильным, если он мужчина. Он должен быть сильным и духом
и телом. И все равно где он им станет, и все равно когда он им станет. Поздно
не бывает никогда, ведь я не собираюсь же завтра умирать, и раз так, стало б
ыть, надо быть мужчиной, и быть сильным мужчиной. И я им буду, я знаю это, пот
ому что сумел признать истину, отказаться от прежних ложных мыслей, быть
объективным. А это все нелегко, очень нелегко.

* * *

Боже мой, они меня доконают, куда мне от них деваться? Мысли Ц в прогулочн
ом дворе, в камере, в уборной, везде они со мной. Кто ты? Ц мучают они меня. Не
кто, кому кажется, что вокруг темно, потому что потерявший гражданские пр
ава (они ему казались ненужными), потерявший человеческое достоинство (о
н с ним не считался), избегавший истины, которой он бессознательно боялся.
Беглец. Да, ты беглец. Бежишь из дому, от самой чистой, нежной, материнской л
юбви; бежишь от человеческого общества, затем от правосудия, потом от нак
азания. И теперь ты снова сбежал Ц от людей, окружающих тебя сейчас. Ты бе
жишь от всего сознательно, поэтому так темно вокруг. Тебе страшно, и пора б
ыть мужественным, сознаться себе в этом. Ты жаждешь света, тебе давно надо
ела темнота.
Все правда. Мне надоела жизнь вслепую. И я покончу с этим, я уже не могу не по
кончить. Вокруг пусто, но, оказывается, абсолютной пустоты все же нет. Толь
ко чтобы в этом убедиться, нужно было создать для себя вакуум, а теперь Ц
нетерпение: когда же я выйду отсюда! Мне уже не нужны эти стены, я жажду про
верить себя на деле, хочу убедиться, что я действительно способен стать с
ильным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76