Ведь они прошли, как говорят, огонь
, воду и медные трубы; они окунулись в грязь до дна, но они выбрались, она ста
ла им противна, и они ушли на чистый воздух, в лес. А из леса они уйдут на сво
боду. Уйдут с трудовыми мозолями на руках, уйдут, готовые к испытаниям, ко
всему. Ну что ж, и меня грязь не затянула, я тоже пришел к ним на чистый возду
х Ц в лес. И я совсем не виноват, что вот болею и должен теперь от них уйти. Н
о я не вернусь в зону, в небытие, нет Ц я иду также на чистый воздух, в дорож
но-ремонтную бригаду, назло всем болячкам.
Когда меня на носилках вынесли из зоны, чтобы отправить в больницу, брига
да провожала меня до ворот. Парни отняли у санитаров носилки и понесли их
сами. Говорили о пустяках, да не в этом дело… Какая разница, о чем говорить,
Ц это не главное. Главное Ц это проводить друга, быть с ним до самых воро
т, пожать его руку на прощанье.
Хороший я прожил кусочек жизни с этими парнями, которые видели жизнь и на
йдут в ней свое место, очень хороший кусочек.

* * *

Утром, после завтрака и прочих процедур, что начинаются с подъема в семь ч
асов, идем на работу. Нас десять человек Ц бригада. Собираемся у ворот и п
обригадно выходим за зону. За воротами нас встречает конвой, в распоряже
ние которого поступаем по выходе из зоны. Садимся на машину. Конвой читае
т ежедневную утреннюю «молитву», которая звучит приблизительно так: «Вы
поступили в распоряжение конвоя и обязаны выполнять все требования кон
воя беспрекословно. В строю по пути следования не разговаривать, не кури
ть: при попытке к бегству конвой применяет оружие без предупреждения…» З
атем следует традиционный вопрос, скорее угроза: «Ясно?!» Зеки отвечают х
ором: «Ясно!» Можно выезжать к месту работы.
Наше место работы Ц дорога, по которой едем.
Отъезжаем от колонии километров 20-25, слезаем с машины, снимаем инструмент
ы, затем машина уйдет, а мы останемся, чтобы заделывать проломы до вечера,
пока за нами опять не придет машина.
В бригаде каждый знает свое дело: кому подносить материал Ц таскает дос
ки, шпалы; кому копать Ц с лопатой не расстается; кому на мотопиле «Дружба
» работать Ц сверлит дыры; кому нагеля точить Ц этот целый день таскает
на себе мешок с толстыми деревянными колышками и, когда приходим к проло
му, затачивает их концы небольшим топориком; мой удел Ц кувалда. Тяжелая
штука, 16 килограммов («понедельником» прозвали ее ребята). Мое дело забива
ть нагеля. Тяжело, но мне нравится. И я это делаю красиво. Раздеваюсь до поя
са, надеваю рукавицы и Ц сто нагелей без перекура. После этих ста нагелей
кувалда, правда, весит уже не шестнадцать, Ц сто шестнадцать килограммо
в, но зато ногам спокойно. Дело в том, что ничто, кроме кувалды, меня не касае
тся, утром я ее обниму и расстанусь с ней только вечером. И это здорово: ест
ь нагеля Ц забиваю, нет их Ц лежу на бревнах у дороги, загораю. А таскать ш
палы, пилить, колоть, копать Ц удовольствие не очень-то большое. Кувалда
в моих руках ходит легко, свободно, и движения мои, я знаю, гибкие. На меня в
тот момент, когда забиваю нагеля, приятно смотреть. А мне тоже приятно вни
мание бригадников и конвоя, которые, чтобы лучше видеть, даже подходят по
ближе; хорошее это ощущение. Кувалда ритмично бьет по нагелям, они один за
другим исчезают в древесине шпал. Да, еще осталось кое-что от былой силы, и,
кажется, она с каждым днем все прибывает. Движение и воздух Ц лучшее лече
ние, против всех болезней помогает. Право же, это так, а если еще настроени
е хорошее, если имеются в запасе песня и смех, тогда и вовсе здорово.
Правда, смех и песни Ц это не всегда зависит от нас. Иной раз и хотелось бы
запеть, да не до песен, нe до шуток, не до смеха. Это во многом зависит от тех, к
то нас охраняет, Ц от конвоя. Вот когда ходим с Иваном Костромским (из Кос
тромы он) Ц тогда песни, смех, шутки и работа что надо. Он старший конвоир, п
ростой парень, сам охотно пошутит и никогда никого нe обидит: «Устали Ц от
дохните, река рядом Ц умойтесь, освежитесь». Воткнет в землю вехи для обо
значения зоны, за которую мы не вправе выходить, и будьте любезны, занимай
тесь своим делом. Он не переходит грани дозволенного ему во взаимоотноше
ниях с нами, заключенными, но и не считает нас заразой, достойной одного то
лько презрения. Не то что другой наш старший конвоир Ц Рыжий. Он действит
ельно рыжий и еще очень злющий. Когда ходим с ним Ц ну, спасу нет. И что за п
ротивное отношение… Можно подумать, что кто-нибудь из нас у него лично ко
шелек стянул. Ненавидит он нас, видать, люто. Недавно он до того озверел, чт
о сам командир взвода упек его на гауптвахту. Это был страшный день. Повед
ение старшего конвоира с утpa всех нервировало. Он беспрестанно на нас ора
л, требуя то прекратить курить, то перестать шептаться. Даже его помощник
у, мы видим, противно. Рыжему солдаты тоже не очень симпатизируют, они его
прозвали капралом».
Начали мы в тот день работу. Отремонтировали первый пролом, затем еще два
пролома и остановились на перекур. День очень жаркий, не меньше 35°. Раздел
ись, предоставив свои тела бесчисленным комарам, слепням, мошкаре. Жарко.
От невыносимой жары в горле сухо, трудно дышать. Но спрятаться от солнца н
екуда. Хотим пить. Дьявольски хотим пить. Рядом у дороги, метрах в двух от н
ее Ц ручеек. Мы хотим пить все как один. Пошли к ручью. Тут грозный окрик Ры
жего заставил вернуться на дорогу. «Не будет воды!» Ц заявил он и щелкнул
затвором автомата. Бригада его просила, ругала, умоляла, а он: «Не будет во
ды!»
Садимся, отказываемся двигаться дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76