Сегодня я обладаю многим. Конечно, фактически у меня нет ничего Ц ли
шь четыре холодные стены вокруг, цементный пол под ногами и маленькое ок
ошко с толстыми решетками. Но сегодня я научился жить чисто и испытывать
от этого удовлетворение. Умею читать и понимать то, что читаю; могу писать
и понимать то, что пишу. Этого мало, чтобы быть счастливым, но достаточно, ч
тобы жить и даже получать от этого удовольствие. Но тюрьма есть тюрьма, и н
ет ничего на свете хуже ее.

* * *

Хлопают железные двери, гремят замки, слышится беспрерывный топот ног, м
ногих ног. Идет утренняя оправка. Это значит, заключенных водят в уборную.
После оправки раздадут завтрак, а затем заключенных, допущенных работат
ь, выведут в столярные мастерские, где они делают мебель.
Что-то случилось… Топот прекратился, замки не гремят, двери не хлопают. Чт
о случилось? Кончилась оправка? Беру метлу, выхожу в коридор. Нет, оправка
не кончилась, что-то случилось.
В уборной на тридцать мест полно воды и всякой гадости и воняет, как в убор
ной. Забилась труба, что-то там застряло, и достать это никак не могут. Но чт
о бы это могло быть? Возможно, какая-то тряпка, возможно, какая-то старая по
ртянка, но оправку из-за этого делать нельзя, а если не будет оправки, люди
не пойдут на работу. Один за другим заключенные из бригады хозобслуживан
ия тюрьмы ковыряются в канализационной трубе железками, проволокой, сую
т крючки всякие Ц бесполезно. Там, в колене, что-то есть и достать это нево
зможно. Вот разве рукой… Но кто же полезет в эту гадость рукой? Заключенны
е? Не хотят. И приказать им, чтобы они совали туда руку, никто не может. А опр
авку не делают. И производство будет стоять, пропадет рабочий день, не буд
ут работать триста человек. Из-за какого-то ничтожного предмета в канали
зационной трубе, вернее из-за того, что никто не хочет совать в эту трубу р
уку, а кроме руки, ничто не освободит трубу. Интересно, сколько стоит вся э
та продукция, плод труда трехсот человек, которой государство лишается и
з-за этой мелочи? Вот если бы предложить эту сумму тому, кто удалит препят
ствие в трубе. Что бы было? Наверно, полезли бы многие Ц и вольные и зеки. А
сейчас Ц нет. Все вроде в перчатках… Но ведь, братцы, в перчатках жить нел
ьзя. Снимите их!
…Это была изогнутая алюминиевая миска. Я ее достал легко, за одну секунду.
Просто вынул, и все. Конечно, рукой…

* * *

Проработал три месяца, больше не выпускают. Администрация будто бы получ
ила указание беглецов не выводить. Опять полная изоляция от внешнего мир
а, говорю в день в среднем шесть слов Ц ответы на традиционные вопросы на
дзирателей: да, нет, да, нет.
Тишина. Лишь где-то скребется мышь, еще мухи назойливые летают вокруг мое
го носа, стремясь сделать на нем посадку. Мне скучно, мне некуда девать себ
я, а это так страшно, когда человеку некуда себя девать. О, это так страшно!..

Перелистывая дневник, я обратил внимание, что стал он стареньким, уже сов
сем истрепался, того и гляди рассыплется. Решил его заново переписать, уж
е по-русски. От этого для меня тройная польза: я научусь писать по-русски; д
ни, бесконечные в тюрьме, заполнятся делом и пойдут быстрее; и дневник буд
ет переписан заново. Конечно, это будет нелегко, и сделаю я это, возможно, п
лохо, но, во всяком случае, перестанет докучать тюремная цензура. Потом, ра
з я говорю и читаю по-русски, значит, обязан научиться и писать. К тому же, в
ероятно, из-за прочитанной в течение многих лет литературы, а также из-за
общения с окружающими людьми исключительно на русском языке я совершен
но свыкся с ним и все больше и больше отвыкаю от своего родного. Но прежде
чем приступить к переводу этих записей, я должен решить, как переводить и
х: буквально, или усовершенствовать настолько, насколько меня самого усо
вершенствовала жизнь.
Когда двадцать лет назад я сделал первую запись в своем дневнике, я полаг
ал, что записи эти будут отражать прожитые мною увлекательные приключен
ия, смелые подвиги во имя славы и богатства, в которых тогда заключалось м
ое понимание счастья, и вовсе не полагал, что мне придется описывать жизн
ь и приключения, приведшие меня вот сюда, в эту камеру. Приключения… Они, к
онечно, были. Но были они совсем не такие, какими я восхищался в приключенч
еских романах. Они были не из приятных, хотя я ими порою тоже восхищался. Ч
то же касается подвигов Ц их, разумеется, не было. Но жизнь была, и я ее запи
сывал такой, какая она была, невзирая на то, хорошим я выглядел в ней или пл
охим. Моим запискам пришлось много пережить. Они побывали во многих чужи
х руках, не раз мокли в воде, обтрепались, десятки раз заново переписывали
сь.
В них заключена вся моя жизнь. Сам того не замечая, я создал ими самого себ
я: читая и перечитывая эти записи, я каждый раз по-новому видел жизнь и себ
я в ней.
Я не стану их усовершенствовать, я это делал каждый раз, когда по каким-ни
будь обстоятельствам был вынужден их переписывать. Потом, я ведь отдаю с
ебе отчет о своей прошедшей жизни, полной заблуждений, преступлений, стр
аданий, и сегодня, ясно представляя бессмысленность этой жизни, я скажу: к
ак бы мне ни пришлось тяжело в будущей жизни Ц в эту прежнюю жизнь не верн
усь никогда. Я опустился до самого дна и теперь или поднимусь отсюда, войд
у в человеческое общество, или останусь здесь и сгнию, как никому не нужно
е дерьмо, негодное даже на удобрение земли. Но я не хочу остаться здесь и, з
начит, поднимусь. Тяжелый будет подъем, медленный, но я преодолею все преп
ятствия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76