Было ясно, что они, ка
к всегда, летят дальше на север Ц на Берлин. Вот уже их не видно, еще чуть-ч
уть слышны, вот и отбой. Люди вышли из убежищ и разошлись по домам. Мы тоже, в
олоча надоевшие носилки, поплелись на поиски развлечений.
Вдруг, непонятно как и откуда, снова появились самолеты. Даже не могу сказ
ать, что появилось раньше: бомбы или самолеты. Не было тревоги. Внезапно вз
рывы, грохот, шум, крики обезумевших от страха, бегущих в панике людей. Одн
а старенькая женщина с целой оравой малышей бежала, таща их, орущих, за соб
ой. Они спотыкались, не успевали за ней, и она была в отчаянии. Риз, мгновенн
о разобрав носилки, стал укладывать на них двух самых маленьких. Мы помог
ли семейству добраться до убежища, но войти в него было невозможно. У вход
а, давя друг друга, беспорядочно толкались сотни людей. Вокруг гремело и в
изжало; с опозданием завыли сирены, нагоняя жуть; горели дома, деревья и да
же асфальт. Город был в дыму. Самолеты не были видны, бомбы сыпались словно
дождь с неба. Когда наконец удалось войти в убежище, мы занесли детей, а са
ми поднялись обратно: ведь такое не увидишь каждый день! У входа стояли по
жарники и полицейские, не выпуская никого, принимая опоздавших. Запыхавш
ись, пробежал сухопарый немец, офицер. Он был очень бледен и, мне показалос
ь, дрожал. Заметив нас, он стремительно подскочил и, схватив меня за рукав,
что-то объясняя, потащил за собой. Мы пустились бежать за ним по горящим у
лицам города. Иногда, когда слышался зловещий визг, бросались на землю и с
нова бежали. Повсюду валялись люди, и нельзя было понять, живые или мертвы
е.
Наконец забежали во двор полуразвалившегося дома. Прямо во дворе, на под
стеленной шинели, увидели белокурую женщину. Лицо ее было в крови и измаз
ано сажей, она тихо стонала. Положили ее осторожно на носилки и пошли обра
тно.
Страшен был этот путь. Кругом грохот, жарко от горящих домов. Мы, пригибаяс
ь, двигались к убежищу. Осталась лишь одна улица и один поворот, когда на н
ас с грохотом повалилась стена. Я упал и тотчас услышал страшный крик. Под
нявшись, увидел: Риз лежит на ногах у женщины. Оба были неподвижны Ц он ме
ртв, она в обмороке. Возле, остолбенев, стоял немец. Здесь же валялась боль
шая цементная глыба, убившая Риза, сломавшая ноги женщине. Освободив нос
илки от тела Риза, мы с немцем донесли его даму до убежища, где ее приняли в
рачи. Я остался в убежище до конца налета.
На другой день нас снова направили в город, на сей раз подбирать мертвых. Э
то была исключительно мерзкая работа. Трупы были страшные, порой на носи
лках несли лишь кучу рук и ног. Мертвых было, пожалуй, больше, чем раненых. О
ни были везде: в развалинах, в огородах, плавали в реке Эгере. Работали до в
ечера. Устаю очень, спать стал мертвым сном, тяжело. Да, теперь не до проказ
Ц идет война.
Кормят нас лучше, но я этого почти не замечаю. Как-то, когда я обедал в столо
вой, ко мне подошел пожилой офицер и спросил, сколько мне лет. Он показался
мне добрым, и я сказал правду. И угадал. Он покачал головой, вынул из карман
а офицерские талоны на питание, протянул мне и, не оглянувшись, ушел.
Дней десять работали на развалинах, извлекая полусгнившие трупы и всяку
ю всячину. Мне кажется, что я насквозь провонял мертвечиной.

* * *

Около полуразвалившегося блока, где хранят солому для матрацев, толпа. П
одхожу ближе, слышу смех. Оказывается, какой-то новичок залез в этот блок
и спрятался в солому. Три дня пролежал там без еды и воды. Непонятно, зачем?
Вот его вытащили Ц смешной, напуганный, таращит глаза, грязный, на одежде
солома. Все смеются. Говорят, он спрятался потому, что над ним в блоке изде
вались из-за того, что он каждую ночь мочился в постель. Сколько бы он там п
рятался, если бы не нашли? Умер бы с голоду… А он плачет, говорит, что болен.
Жалко что-то его, но нельзя быть таким плаксой, если ты солдат.

* * *

Лагерь в Эгере растащили по всем частям света. Уехал куда-то Велло. Санита
рная группа вместе с другими частями авиации прибыла в порт, носивший в ч
есть маршала Роммеля его имя. Поездка сюда, в телячьих вагонах, была нудно
й и голодной. Воровали, что могли. Я подружился с бельгийцем, с которым в Эг
ере таскал умирающих и мертвых. Он там, оказывается, не дремал и успешно сн
имал часы и кольца с мертвых, а теперь все это обменивал на съедобное. Коне
чно, брать у мертвых не совсем хорошо, но если разобраться Ц мертвому час
ы ни к чему, а живому есть надо. Его зовут Ральф, ему пятнадцать лет. В люфтва
ффе он вступил тоже добровольно: искал приключений.
Опять живем в лагере, окруженном колючей проволокой, только не в блоках, а
в палатках. Вокруг песок и песок, жаркий ветер днем и холода ночью, а еще го
лод и жажда. Воду для мытья привозят с моря, пресную дают по норме, она здес
ь очень дорогая. На обед дают две картофелины, суп из ботвы и воды, хлеба Ц
четыреста граммов на день. Как и в Эгере, роем окопы. Только теперь противн
ик наш не глина, а камень или твердая как камень земля. Санитарная группа т
оже роет Ц будь она проклята! Были отсюда побеги, но беглецов привели обр
атно, избили и загнали в штрафную группу.

* * *

Жить становится все труднее, просто невозможно терпеть. Неизвестно отку
да нагрянула на нас какая-то эпидемия. Сначала по одному, по двое заболели
ребята, а теперь умирают, как мухи зимой. Как уберечься, никто не знает. Что
можно есть, чего нельзя Ц тоже не знаем. Понос. Люди чернеют, потом лежат, л
ежат и умирают. Несмотря на заразу, всех, кто стоит на ногах, выгоняют рыть
окопы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76