- Но разве это имеет значение?
- Да, они... - Тут он опомнился и усмехнулся. - Девчоночье занятие.
Детский лепет.
- Дурачок! - сказал я, внимательно наблюдая за ним.
Он засуетился, стал больше походить на двенадцатилетнего мальчишку.
- В любом случае я не думаю, что она так уж хороша. Разве это береза?
- Конечно. И трава под ней. А в траве полевая мышь.
- Знаете... - Он не верил и не льстил себе надеждой. - Я принесу вашу
квитанцию.
И тут же сорвался с места, словно боясь сказать или услышать нечто
большее.
Когда он вернулся, я распаковывал вещи. Позволил ему понаблюдать за
моей возней над заурядным барахлом. Краситель для волос, делающий меня
седым, выглядел пузырьком с чернилами. Дистроер запаха скрывался под
маской лосьона после бритья. Впрочем, аромат его у обладателя
человеческого носа не мог вызвать никаких подозрений. Зеркало я
распаковывать не стал, а плоские гранаты всегда носил на теле.
Анжело тянул время, любопытный, желающий продолжить знакомство.
Похоже, он злился на меня за то, что я не спешил возобновить разговор о
его живописи. Каким бы он ни был смышленым, двенадцатилетнему ребенку
тяжело бороться с собственным тщеславием. Наконец, приняв донельзя
простодушный вид, он спросил:
- Этот футляр от пишущей машинки достаточно вместителен, чтобы
хранить в нем вашу рукопись?
Он оказался слишком смышленым. Когда я решил, что "мистер Майлз"
работает над книгой, я совершенно не позаботился о том, чтобы, помимо
пишущей машинки и пачек бумаги - из которых, кстати, еще ни одна не
вскрыта, - взять с собой еще что-нибудь, присущее профессии писателя.
- Пока вполне, - сказал я и выразительно постучал пальцем по лбу. -
Книга на сегодняшний день в основном здесь.
Мне стало ясно, что придется сочинить и напечатать какую-нибудь
словесную мешанину на английском языке. Причем заняться этим надо
незамедлительно: вряд ли, конечно, он или его мать станут копаться в моих
вещах, но Наблюдатель обязан избегать даже малейшего риска. Остановиться
придется либо на фантастике, либо на философии - эти направления
литературы представляют богатейшие возможности по части машинописных
упражнений.
Я устремился к креслу и зажег сигарету. Кстати, в очередной раз
рекомендую табак Наблюдателям, лишенным наших тридцатичасовых периодов
отдыха: курение - не заменитель созерцания, но я верю, что оно снижает
потребность в последнем.
- Школьный год закончен, Анжело?
- Угу. На прошлой неделе.
- В каком ты классе?.. Если это не мое дело, можешь предложить мне
заткнуться.
На лице Анжело появилась улыбка. И тут же исчезла.
- Я студент-второкурсник.
Мне было понятно, что он притворяется сдержанным в целях самозащиты.
Такой ответ дал бы шестнадцатилетний.
- Тебе нравится "Критий"?
Сквозь деланное смущение на его лице проступила очевидная тревога.
- Да-а-а...
Конечно, стоило бы убедить его, что я просто болтаю и подсмеиваюсь
над его ранним развитием. И я строил из себя праздного болтуна:
- Бедный Критий! Он и в самом деле старался. Но, я думаю, Сократ
хотел умереть. Ради доказательства рассуждений ему пришлось остаться. Тебе
не приходило в голову, что он больше беседовал с собой, чем с Критием?
Ни малейшего расслабления. Неестественная юношеская вежливость:
- Может быть.
- Он ничего не был должен Афинам и имел возможность спорить о том,
что несправедливые законы могут быть нарушены, дабы послужить великим. Но
он не стал спорить. Он устал.
- Почему? - спросил Анжело. - Почему кто-то может желать умереть?
- Потому что устал. После семидесяти лет так бывает.
А что еще мне оставалось сказать? Я раздумывал, подходящ ли такой
разговор для данного момента или я все же перегнул палку... Во всяком
случае, я попытался дать ему понять, что уважаю его умственные
способности, и это могло в будущем мне помочь. Думаю, если бы мне пришлось
ловить своими неуклюжими руками мыльный пузырь, я оказался бы в более
легком положении, - пусть бы он даже лопнул, ничего бы особенного не
произошло. И продолжая разыгрывать из себя "мистера Майлза", я спросил:
- Интересно, не побеспокоит ли моя работа других жильцов? У меня
достаточно шумная старая машинка.
- Не-а. - После такого поворота в прозу жизни Анжело успокоился. -
Между комнатами ванная мистера Фермана и туалет.
Комната над вами свободна, а живущие на верхнем этаже старые леди и
Джек Макгуайр... Нет, они вряд ли услышат стук машинки. Мы внизу тоже -
ваша комната находится над кухней. Не берите в голову!
- Даже если я разобью инфинитив? [в оригинале игра слов;
грамматический термин split infinitive в дословном переводе звучит как
"разбитый инфинитив"]
Он засунул в рот палец и щелкнул им: как будто пробка вылетела из
бутылки с шампанским.
- Даже если вы будете обращаться со спондеем, как с ямбом [спондей и
ямб - термины из теории стихосложения].
- Ого! Не подождешь ли ты, пока я тоже стану образованным?
Он мило улыбнулся и исчез.
И это ребенок, которого Намир хочет пристегнуть к себе, подумал я.
Вот с этого момента, Дрозма, меня по-настоящему начала мучить загадка
самого Намира. Я должен признать: и для человека, и для марсианина вполне
возможно увидеть нечто прекрасное, осознать, что оно прекрасно, и
немедленно захотеть уничтожить его. Я знаю, что это так, но не понимаю и
никогда не пойму подобного желания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89