Если этим не займется полиция, то сделают стихийно
организующиеся отряды самообороны.
Пара - это мужчина, лежащий в сточной канаве. Его седые волосы
причудливо колышутся в коричневом ручейке, питающемся из подтекающего
гидранта. У мужчины четырехдневная борода, на нем изношенная одежда,
пуговицы расстегнуты, белеет обнаженное тело. Он стар. Но не пьян. На
затвердевшей коже просящего каши ботинка - трещины. Старик не пьян: рано
или поздно его подберет перевозящий трупы фургон.
Пара - это выбежавшая из безлюдного ресторана крыса. А ведь думалось,
что все крысы первыми покинут Нью-Йорк. Эта останавливается передо мной.
Она не боится меня. Она и не догадывается о моем присутствии. Она просто
умирает. И не оказывает никакого сопротивления, когда я пинком ноги
отправляю ее на проезжую часть.
По Верхнему Уровню Лексингтон-авеню больше не мчатся автобусы. А
спускаясь по лестнице, я заметил с десяток ворон, летящих куда-то на
северо-запад. Странно, я никогда не видел над городом ворон, но вот,
пожалуйста, летят. На северо-запад, к центральному парку. Думаю,
робби-роуд функционирует, зато такси я не видел нигде. Я спустился в
метро. Автомат, разменивающий деньги, работал. Я прошел через турникет на
платформу и занялся унылым ожиданием. Немного погодя на платформе появился
еще один кандидат в пассажиры. Увидев меня, он тут же удалился в
противоположный конец платформы.
Медленно подкатил поезд. В кабине машиниста я заметил двух человек,
еще один сидел в вагоне, рядом с дверью в кабину. Неужели на случай
внезапной смерти кого-то из машинистов?.. Я вошел в вагон. Там ехало всего
двое - женщина, беззвучно шевелящая губами, и негр с застывшим лицом,
пристально изучающий носки своих туфель. Они сидели в противоположных
концах вагона. Когда я вошел, оба тревожно посмотрели в мою сторону:
по-видимому, мне надо было либо сесть посередине, либо уйти в другой
вагон. Я сел посередине.
На Сто двадцать пятой улице я вновь поднялся на Верхний Уровень
Лексингтон. Там было всего несколько прохожих. Они спешили так, словно
выполняли ужасно срочное государственное задание и старались держаться
подальше друг от друга. Заглянув в большие окна офиса Партии органического
единства, я не заметил там никаких признаков жизни. Около входа меня
остановил полисмен.
- Работаете здесь?
- Нет. А разве закрыто?
Он говорил с утомленным терпением человека, вынужденного до
отвращения повторять одну и ту же фразу.
- Все публичные собрания запрещены. Впускаем только служащих офиса.
- А вы, случаем, не знаете в лицо мистера Келлера?
Он смерил меня ледяным взглядом. Перед ним стоял Санта-Клаус, и,
возможно, поэтому он сдержался.
- Мистер, я никого из них не знаю. Я просто работаю здесь. Вот здесь,
на тротуаре. Впускаем только служащих офиса.
- О'кей, я не пойду туда. Но... ну... вы руководствуетесь только
правилом насчет публичных собраний, не так ли? Я имею в виду, это не
связано со слухами по поводу этой Органической партии?
Он был громадным, спокойным и очень несчастным ирландцем. - О каких
слухах вы говорите?
Дрозма, я никогда не узнаю, правильно ли я поступил. Это был порыв,
вызванный скорее эмоциями, нежели разумом. В моем поступке проявилось
желание по-человечески насладиться местью: я слишком долго не был в
Северном городе.
- Разговор я слышал в метро, - сказал я. - Да и в других местах тоже
шепчутся... У меня нет ничего общего с этой чертовой Партией органического
единства, но я немного знаком с Келлером. Он работает здесь, и я хотел
спросить его насчет распространяющихся слухов.
Он был монументально спокоен.
- О каких слухах идет речь?
- Черт, вы тоже должны были слышать об этом. - Я старался выглядеть
не более чем глупым старым страдальцем. - Речь идет о том парне...
Уолкере, который прыгнул с крыши, из сада Макса. Кажется, это случилось в
пятницу, на прошлой неделе.
В нем тут же проснулась бдительность. Кроме того, когда я произносил
последние фразы, мимо нас проходила какая-то женщина весьма солидного
вида, и я не уверен, что она не остановилась послушать наш разговор. По
крайней мере, мне показалось, что остановилась.
- Говорят, - продолжал я, - будто у Уолкера в руках была пробирка, а
в ней не то клопы, не то вирусы, не то еще какая-то гадость. И говорят,
будто Уолкер перед тем, как прыгнуть, бросил пробирку вниз.
Это дошло, я знаю. Секунду он смотрел на меня. Во взгляде его,
кажется, мелькнул ужас, а потом он прогрохотал:
- Я не стал бы распространять подобную чушь.
- Я бы тоже не стал. Но другие говорят. Я только что слышал в метро,
как один парень рассказывал другому. - Я пожал плечами и зашагал прочь. -
Ладно, черт с ним! В любом случае, Келлер не сказал бы мне правду.
Я уходил неспешно, беспокоясь, как бы он не остановил меня для
дальнейших расспросов. Он не остановил. Наверное, я достаточно убедительно
разыграл из себя старого идиота. Краем глаза я заметил, что он направился
внутрь здания... Надеюсь, к телефону. Не знаю, Дрозма, возможно, все
произошло из-за старого бездельника, лежащего в сточной канаве. Или из-за
золотистого малыша-спаниеля. Конечно, Наблюдатель не должен совершать
подобных поступков, но вынужден признать, что я с большим удовольствием
сделал бы это снова.
Я шел в сторону западного конца Сто двадцать пятой улицы.
Не могу я осознать случившегося в целом, Дрозма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89