Прости нам нашу критику. Разве можно назвать это божескою милостью — на двенадцать деток две пары паршивеньких сапожек! Га?
Мне к тому же не повезло, мои длинные ноги не влезали и в паршивенькие... Бывало, бедные ноги синеют, немеют, даже мне их жалко становилось.
А впрочем, не беда. Ноги мои бедовые, весело бегали по колено в снегу.
Главное, не сидеть в темной, сырой хате. Правда, прогулки на босу ногу не проходили даром. В нашу ха-теньку частенько наведывался ангел смерти. То скосит брата, то сестренку и улетит, безжалостный, неумолимый.
Однажды ранней весной вороватый ангел скосил сразу двоих — брата и сестру.
С горя отец запил. Дурманящие градусы родили виденье: черт пьет из лампады масло. Тихонько, на цыпочках отец двинулся в атаку на искусителя с целью схватить черта за хвост. Но черт хитер. Ох и хитрюга. Незаметно спрятал хвост за спину апостола.
— Ах ты, плюгавая образина,— сказал отец и тотчас изменил способ охоты. Лег на скамью и из одноствольного дробовика пальнул по рогам развратного лукавого.
Эге! Не так легко поймать черта в маленькой лампаде. Выбрался, проклятый, сухим.
Выбрался и направил заряд на апостольское лицо. Стандартная иконка не выдержала фасону — треснула.
Рано утром разнеслась страшная новость: нашу семью выдворяют из села. С ума спятил старый, перепутал праведника с чертом. Вместо того чтобы из дробовика бить бекасов, палил по угоднику.
Сельский коммерсант Оська Путаный тихонько посоветовал: «Продай, Иван, телку. Дам хорошую цену — ведро горилки. Твоя телка небольшая, она и этой цены не стоит. Но бог с ней, с ценой, хочу выручить тебя из беды. Когда придет преосвященная комиссия — ставь ведро на стол. Пусть она своими глазами увидит дно. Советую, не теряй времени, веди телку».
Отец послушался, отдал телку. Поставил на стол ведро горилки.
Высокая комиссия: волостной старшина, урядник и отец Иоанн, узрев на столе угощение, без всякого чванства приступили исполнению христианских обязанностей. Не мешкая начали кружками спасать утонувшую в глубоком подойнике грешную душу.
Спасали-спасали, пока самих надо было спасать... Первым осоловел волостной старшина, но он еще способен был подымать глаза кверху и опускать их вниз. Глянув в подойник — не видно ли дна — и убедившись, что молока от бешеной коровы хватит, чтобы утопить еще одного чертика, старшина, заикаясь, огласил итоги спасительных деяний высокой комиссии:
— И... Ива-а-ане... В трррезвом виде ссс... стрелять в угодника... вели-и-и-комучени.... в пррресвятого... пре... ире... превеликий грех. Пьянн-ому, оно конечно, дозволяется рразок трахнуть в не... небеса! Отец Иоанн, я верно говорю?
— О! Всенепременно, бог милостив. Он не отвергает покаяние и приношение.
Мы с сестренкой сидели в бочке и оттуда следили, как благодарная, благочестивая троица во имя святой правды, страдая, выжимает последние соки из богопротивного зеленого змия.
з
Рано утром волостной старшина по знакомой дорожке забежал в нашу хату опохмелиться. Закусив, предупредил:
— Иван, это место... где находился апостол, прикрой каким-нибудь другим угодничком, хоть паршивеньким. А еще лучше: не раздумывай — сбегай к Фе... Федору Дудке.,. Фе-едор за пудик ржи намалюет тебе такого угодника... За милую Душу. Высокого, дородного и такого... О-о! Ей-ей, его и двустволкою не пробьешь.
Заказать дородного угодника отец поручил нам — мне и сестре. Войдя в мастерскую дяди Федора, мы вытаращили глаза: над курятником висела дьявольская картина Страшного суда.
Даровитый самодеятельный художник в эту минуту заканчивал центральный кадр: проворные чертенята вилами подталкивали грешников-двоеженцев в кипящий котел.
— Дядя Федя,— спросили мы,— почему возле котла качает головой рябая лошадь?
— Разве вы, детки, не слышали: этот чертов конь забрался в церковную сторожку и съел священные дары. Отец Иоанн через пономаря дважды письменно приказал— нарисовать возле котла конягу, пускай и она в смоле кипит.
Трудно, ох трудно даровитому сельскому художнику потрафлять художественным вкусам многочисленных, привередливых заказчиков. Одному одно, другому другое, третьему пятое, десятое... То нос у угодника курносый, то глаза вытаращены, то уши святого торчат выше хаты.
Что поделаешь,— покоряешься и малюешь и то, и другое, и пятое, и десятое... Выполняешь всякие причуды заказчика. Просит заказчик нарисовать что-то особенное—такого рогатого, какого нет ни у кума, ни у свата. Дядя Федор рисует вдохновенно, с душой, намалюет такого лукавого, что сваты и кумовья в один голос спрашивают: «Вот это черт! Сколько вы, куме, отдали за него: кусок сала или чего больше?..» Нередко заказчик ласково подносит художнику стаканчик и душевно просит: «Федор Петрович! Выпейте за здоровье... Не забудьте, Федор Петрович, про когти... Тот черт, какого вы в тот раз, извиняйте, нарисовали за четвертинку, так он никого проклятый, не пугает... Дозвольте вам пояснить: тот черт не пугает, когти у него слишком малы».
Федор Петрович берет в руки стаканчик, приветливо благодарит: «Ваше здоровье!» Одним духом опрокидывает его и художественно выводит огромные острые когти... Заказчик доволен. Даже дрожит со страху. Перцовку Федору Петровичу не давайте, упаси бог. Крепкая перцовка внесет в вашу хату такое волосатое чудовище, что оно и взрослых перепугает.
Молодицы в таком случае просят:
— Смилуйся, господи. Заступись, боже! Отцы на девчат, батогами угощают... Мужья кулаками чествуют... Еще и ты, божьей милостью, такого... со страшными когтями, послал в нашу хату... Пускай бы он еще маленьким утонул. Прости нас за такие слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80