Слабые заколебались. Тихонько говорили;
— Скала... Тернии... Не долезем!.. Это одни, а другие:
— Полезем, а нас в дороге настигнут снега да подуют ветры. Да, не дай боже, поднимется метель... И получится так — ни в гору, ни под гору...
Третьи иной акафист пели:
— Что мы на той круче забыли? А? Чего мы там не видели? А? Такое придумали — черт знает куда переться! К самым тучам карабкаться! Разве нам в долине плохо? Жили же наши деды в низине, жили и прадеды. Жили, век свой проживали и никогда на такую высоту не взбирались. А нас черт несет!
Оно бы, конечно, можно и попробовать, есть ли на горе мед. И как его там раздают — на кило или, по-старому, на фунты. Так, видите, уже и сейчас веет, веет-повевает... Мокро, скользко... Если дорога станет сухой, гладенькой, ровненькой... Тогда — да! Тогда возьмем ложки и палки и потихоньку-полегоньку начнем карабкаться. Говорим — были и такие, были и этакие!
— Куда — вон туда? На данном этапе и при данной технике мы не доберемся. Вершина эта нам не под силу. Какие гиганты человеческого разума до этих высот добирались— и то не добрались. Ей-богу, не тащите людей в пропасть! Посмотрите, какие глыбы! Колоссаль!.. Сорвешься— прямо в пропасть дурной тыквой угодишь!
А Правда непрерывно звала: — Вперед! Только вперед и вперед! Кто в лаптях, кто в холщовых рубашках — за мной! В гору и в гору! Шли... Шли и спотыкались... Шли и падали... Поднимались, вставали и снова храбро и терпеливо шли...
2
Прибегали всякие желтые, серые, белые, пепельные. Лопотали, шептали:
— Мужички... Деревенщина... Вы куда — в гору? Что вы, галушками объелись? У вас же дома поросята, телята... А ну-ка, хлопец, подойди. Ну-ка, опрокинь чарочку!
А хлопец:
— Дядька, не надо. По-хорошему говорю — отойдите! А товарищ хлопца, еще больше горькой жизни хлебнувший:
— Кому говорят — уйди! Тебе говорят — уйди, гад! А то сам с ушами в землю войдешь!
А пепельные ехидно нашептывали и ехидно припевали:
— «Разлука ты, разлука...» Бабоньки! Вы куда? Куда вас черти несут? В гору — да? За равноправным венком— да? А бога забыли? Милостивый вам же завещал: «Жена! В гору не беги, косы заплети да борщ вари и перед мужем поясницу гни!» Ты чего, курносая, смеешься?
А курносенькая:
— Вы, дядя, простите, малахольный! У нас вчера на собрании мужья и жены единодушно решили: «Отречемся от старого мира».
А седенький, старенький кочегар сказал смутьяну:
— Ты чего воду мутишь? Зачем теткам баки забиваешь?
— А тебе чего, старина, надо? Я культурно пою: «Маруся ты, Маруся, отравилась колбасой тпру-тпру...» Отойди, не лезь в глаза.
— Не отойду.
— И почему ты такой вредный — не отходишь?
— А потому...
— Почему?..
— Почему, почему... Присматриваюсь. Ты случайно не сынок Пуришкевича?
Шум, гам, крик поднялся:
— Поймали!
— Кого поймали?
— Зубастую акулу поймали.
з
Словом, зубастые вдоль и поперек прыгали и сновали. Сновали тут и елейные:
— Слыхали, говорят, в Донбассе голодранцы вскарабкались на высокую-высокую гору. Залезли да и смотрят— чудо! В небесном сиянии, в золотых ризах сидит бог-отец. Освященным рубцом бог Саваоф достойных причащал... Глянул господь бог — нечестивцы к сияющему небесному престолу лезут.
Слушательница, затаив дыхание, накрест сложила руки.
— К престолу?.. К небесному?.. Лезут!.. О боже, супостаты! Таки долезли?!
— Верьте, сестра, не верьте — с черного хода проскочили. Подходят, а бог-отец и спрашивает: «Вы, замур-занные, чего вы притащились? Какая вас анафема сюда направила?» — «А ты кто?» — спрашивают нечестивцы. «Я есмь бог Саваоф».— «Какой это Саваоф?» — «Всевидящий, всемогущий и всесильный!» — «Подумаешь, цабе! Слазь!» Тогда всевышний как крикнет, как загремит: «Ангелы и архангелы! Мечи обнажите и этих поганцев иссеките!» Множество негодяев погибло. Пусть голодранцы не заглядывают, чем отцы небесные освященный рубец запивают!
— Ох, азиаты!.. Культурных людей наверх не пускают. Вчера отец Никодим просился. «Паства! — молил.— Я с вами пойду». Не допустили, окаянные. Спрашивают: «Что вы, батя, у нас будете делать?» — «Буду, говорит, в горькую годину таинством причащать и молитвой благословлять». Так один супостат поднес грязный кулак к преподобным очам и говорит: «Нюхай, батя, и давай отседова!»
4
Ведя сложную титаническую борьбу, одолевая лукавые враждебные выпады, Правда непрерывно звала;
— Выше! Вперед и выше! Пусть живет свобода! Пусть живет лучшая людская доля! Тяжелый, тяжелый путь. По с победами шли вперед и смело до вершины дошли.
Посмотрели — на горе премудрые архаровцы в касках сидят. Мохнатые, рогатые... Носятся, прыгают и честных, хороших людей с горы сталкивают.
Кое-кто даже из смелых заколебался — такая силь-нющая сатанюка зубы оскалила! Гляньте — с рогами! А Правда:
— Люди труда! С вами мужество, и сила, и храбрость! Вы не такому черту рога сломали, а этим и хвосты поотрываем. Вперед! Вперед и выше!
С новыми силами двинулись вперед и выше. Развеяли нечестиво-плюгавую орду. Засияли в горах и долинах красные знамена победы. Знамена счастья трудового, свободы и радостной людской доли.
КИСЛЫЕ ЯБЛОКИ...
Каждый писатель моего поколения должен рассказать потомкам, как его пропихивали и втягивали в царство небесное.
Меня, признаюсь, тащили за уши.
Наставник духовный наставительно хватал меня за ухо, поднимал до потолка со словами:
— Разве первого человека в сарае сотворили? Реки, дуралей, истину — сотворили в раю!
Я на всю школу глаголил истину:
— Отче! Вы же мне ухо оторвете. Меня ж,— плачу,— без левого уха не пропустят в царство небесное!
Законоучитель бросал меня на пол и бодро кричал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80