Честно вам признаюсь, я тоже болельщик. Иду на стадион, и моим существом целиком завладевает фут больное поле — кто кого?
Спокойно, но глубоко болею и страдаю... Из равнове^ сия меня выводят только реплики особенно завзятых болельщиков.
С правой стороны болельщик «со стажем» высоким фальцетом кричит:
— Судью на мыло!
С левой — болельщик профундо-басом выкрикивает?
— Судью на вилы!
Очевидно, на сеноуборочные вилы.
Наверное, местные болельщики искренне считают хотя судья сам в ворота противника мячи не забивает, но нашим пусть хоть свистком забивать помогает.
Порой болельщики острое, но несправедливое словцо бросают и помощнику судьи. Ошибся или зазевался тот — бывает ведь такое,— тогда болельщика «со стажем» медом не корми.
— Мальчик! Возьми у того дяди судейский флажок!— кричит он с правой стороны.
А с левой:
— И дай ему соску!
Выигрывает наша команда — судья на высоте.
— Вот это судья! Никому спуску не давал. А другой:
— Что ты хочешь? Человек судил!
Любим мы футбол! Чаруют нас и мастерство, и тактичность, и каскад футбольной игры...
ИНДИВИДУАЛЬНАЯ ТЕХНИКА
Солнышко уже начало подниматься. Такая уж у него обязанность — подниматься каждое утро. Ехать нам нужно было недалеко— в новое село Лиман.
Собственно говоря, село это не новое, старое село, но жить начали там по-новому, по-артельному. Коллективно. Организовали в селе первую в районе сельскохозяй ственную артель «Путь Ленина».
Зашли во двор Петра Ивановича. Из степи потянуло свежим запахом ржи и конопли.
— Ну что, друг, подвезете?
У Петра Ивановича слабовато с индивидуальной тех никой. На веревочках построена его техника: для «удобства» он привязывает к телеге доски бечевкой и прибивает ржавым гвоздем.
— Сколько раз я заходил в кооператив. И всё: гав-гав! Гвозди есть? Нет! Ремни есть? Нет! Кооператор, говорю. Гнать бы такого кооператора метлой!..
И Петр Иванович сказал, какой именно метлой гнать такого кооператора.
— Если б там человек направлял дело. А то... Зате« сался такой, черт знает что... Хату себе вон какую под железной крышей поставил! Коровы, овцы... и земельки прихватил... То на тещу, то на свата, то на брата... И какая земля!.. Одна пахотная!.. Хитрющий виндувалист., Тому литр, тому пол-литра... И пролез... Пролез и все к себе, все к себе тянет... Такой смиренный да тихий... Живым к богу лезет. Нет на него двадцатого года. Ух!..
Петр Иванович запряг, и мы поехали. Возок наш скрипит и дребезжит, стучит и насвистывает. Будто не возок, а фисгармония.
— А вы хорошо знаете дорогу? Это вон туда...
— Слышал, знаю. В прошлом году приходилось бывать. О, я куда раз, то все доподлинно припоминаю. Иной семь раз проедет и обязательно собьется. А я нет, я — раз проехал и уж черта с два собьюсь. А другой— так просто смех берет. Вот недавно Кириллов сын едет и спрашивает: «Дядька Петро, сюда ли я поехал? Мне на Шевченковскую».— «Так чего ты, говорю, сюда заехал, тебе вон туда надо... Это же, говорю, не такая мудреная штука. Выедешь на высокий бугор — и ты прямо в селе. Потом поворачивай влево, налево у дороги будет хата Грицька Ганды. Хотя, говорю, там теперь живет его сын Омелько, а старый Грицько выехал. Одни говорят — к старшему сыну в Полтаву перебрался. Старший сын в Полтаве в депо машинистом работает. А другие — мол, в Плоское к брату Панасу уехал. Панас давно в партийных состоит. Такой брат,— куда ваше дело. Герой! Он и на фронтах, в Красной Армии был. Гонял и патлатых, и кудлатых. И Махно, и Петлюру гонял. Панас этот в Плоском артель организует. Возможно, Грицько к нему переехал. Григорий тоже такой — никому спуску не давал. Его на хуторе во власть выбрали. Оно какая власть? Бедных вдов коровками наделял! И мне, как комбедовцу, коровку определили, дерева на хату дали. Но-о!..
Жить стало легче. Но тут началась чертовщина — немцы пришли. В касках, а с ними двое с черными хвостами. Один из них здешний: сынок Лобачова... Кулак был, душа из него вон!
Приезжают верхом на конях и сразу цап Грицька за грудки: «Рассказывай, голодранец, где ваша гарнизация?..»
Погнали Грицька Ганду в долинку, туда за пруд, за вербы. Пропал, думаем, человек. Замордуют палачи.
Вывели в долинку и кричат: «Говори, где брат? Где твои большевики?»
«Не знаю,— говорит,— мое дело сторона».
«Врешь, голопузик, знаешь! Ты же у власти был?»
«Какая я,— говорит,— власть? Вы вот когда подхо-дили, ревкомовцы сели на телегу и уехали».
«Куда уехали?»
«Ей-богу,— говорит,— не знаю. Может, на Харьков, а может, и дальше. Они мне ничего не сказали. Уехали они, а вас нет и нет. Собрался народ. Кого, спрашивают, назначим на этот промежуток? Ну а народ в один голос и крикнул: «Грицька назначим! Старый, глупый, ни кола ни двора,— если и убьют, то не жалко!»
Какой-то из карателей, видать главный, в очках, ударил Грицька дважды нагайкой по спине и говорит: «Господа! Разве вы не видите: дурак дураком! Оставьте его!»
Отстегали Грицька нагайками да и бросили в канаву, Но как потом оказалось — Грицько все знал. И ружья, и всякие припасы он партизанам передавал.
Да, вернее всего, к Панасу уехал, потому что, говорят, хутора тоже в их артель пристают.
Но-о!.. Шагай веселей!
Да!..
Вот я Кириллову сыну и говорю: «А потом, парень, бери правее, правее... Сбоку будут вербочки. За вербами левада. За левадой опять вправо, вправо...» Там когда-то выгон был. Ничего не сеяли. Разве нашими плужками да нашими лошадками поднимешь такую целину? Туда хороший плуг надо. «А сколько же,— спрашивает Кириллов сын,— еще верст будет?» — «Да так, говорю, чтоб тебе не соврать, верст, верст... по-старому четыре было... Может, теперь что набежало?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80