— Ешьте, дети,— угощала мама.— Галушечки берите спичками, а юшку черпайте ложками. Глотайте тихонько, не чавкайте — наверху боженька сидит, услышит.
Мы дули на юшку, остужали ее, а галушки глотали целыми, не разжевывая, чтобы бог не услышал. Лучше подавиться галушкой, чем предать родную маму даже во имя всемогущего бога.
О боже, боже! Какой ты суровый и проницательный, если можешь сквозь рядно и отцову полотняную сорочку, из-за высоких туч узреть, как мы, голодные, уплетаем незаправленные гречаные галушки.
С грехом пополам закончил я церковноприходскую школу. Предо мной лежал новый неизведанный путь,— только в какую сторону он поведет меня? А тропочка вела, вела и вывела на гору. За селом, на горе, в окруженном тополями хуторе жил хозяин, известный на всю I
округу, богобоязненный церковный староста Кондрат Комар.
Сам жил — людей угнетал.
Взяла меня мама за руку, утерла горькие слезы и сказала:
— Пойдем, сынок. Будешь гусей пасти. Своих нету, будешь пасти чужих.
Пришли мы с мамой на хутор. Зашли в богатую просторную хату. Кондрат Комар читал вечернюю молитву и, не переставая молиться, спросил:
— Кто там?
— Привела к вам хлопца. Не возьмете на лето гусей пасти?
— Гусей? Для гусей мне вчера подбросили одного дармоеда. Определю к овечкам. Овечек бог послал сто штук... «Отче наш, иже еси на небеси». А сумеет он овец пасти?
— Сумеет, сумеет. Ты, сынок, умеешь прутиком овец гонять? Умеет, умеет.
— «Да святится имя твое...» А барана не боишься? У меня три барана... Мордатые, рогатые!
— Сынок! А ты на барана палкою — куда лезешь? Он барана не боится.
— А если баран затопчет копытами, рогами придавит? «Да будет царствие твое, да будет воля твоя...»
— А он у меня живучий — не задавит. Ты, сынок, поешь хлебца и таким крепеньким станешь.
— «Яко на небеси, тако и на земли... Даждь нам днесь...» Сколько возьмешь за твоего силача?
— До покрова... попасет, поглядите... На сорочку наберете, на штаны... и по гривеннику в день.
— По гривеннику? Что-то ты, тетка, за такого худющего парнишку много запрашиваешь! «И остави долги наши, яко же и мы оставляем должников наших...» Твоему богатырю в базарный день красная цена — пятак.
— Маловато... Добавьте.
— Как — добавьте? Он, видишь, как пялит глаза на хлеб. Он меня съест... «и не введи во искушение и изба-ви нас от лукавого».
— Не ужинал, потому и смотрит. Спешили.
— Вот так, как хочешь. Пятак в день и сорочка. У меня их, вот таких... целых восемь, всем штанов не накупишь. Штаны бог даст... «Яко твое царство и сила, и слава отца, и сына, и святого духа...»
— В чем же он будет ходить? В чем станет овец пасти?
— В чем ходил, в том пускай и ходит. Лето теплое, проходит без штанов... «И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь!»
Высоченный хозяин — соль земли — встал и бесцеремонно пощупал мои руки.
— Те-те-те... Где он рос — в лесу? Одни косточки. Переплатил я твоему силачу. Он же никудышный... До волов не дотянется, чтоб ярмо надеть. Умеешь овец доить?
— Покажете — сумеет. Не святые горшки лепят.
Ю А, Ковинька 273
— Оставляй. Будешь ночевать под поветью. Вот возьми рядно, постелишь сено. Только сено бери грубое..» Привыкай. Мягким сеном утречком коней покорхмишь. На, бери рядно и спи. Гляди, сторожи... Сунется какая-нибудь сатана к коровам, вскакивай и читай «Да воскреснет бог...».
Договор состоялся: пошел я в батраки по пятаку в день, пасти овец в одной сорочке.
Долго мать прижимала мою голову к своей груди. Долго я стоял на холмике, провожая глазами материнскую фигуру; в сумерках она нет-нет да и мелькала в чужих высоких хлебах. К действительности меня вернул хозяйский окрик:
— Заснул, что ли? Иди погляди, чего кони пугаются.
Богобоязненный Кондрат Комар начал раздувать богатое хозяйское кадило с маленького дела: сапожным молотком своевременно согнал надоедливую муху с головы родного брата. Нерасторопная муха сама попалась* Холера принесла ее и посадила на висок младшего брата в несчастливую минуту — братья делили отцовское наследство.
Отец, старый Комар, внезапно отдал богу душу в дороге.
Возвращался Комар с зеленого луга, нечаянно споткнулся на мосту и упал в воду.
Старший сын Кондрат, бывший тут же, бережно вытащил тело отца и принес дорогой прах домой.
Заботясь о будущем своих сыновей, старый Комар в последнюю минуту перед смертью сделал устное завещание: «Тебе, Кондрат, оставляю хозяйство. Ты умный, знающий... Меньшого, Анистрата, благословляю бычками и телегой. Пускай с богом по свету счастье ищет».
Нелегко делить богатое отцовское наследство. Попробуйте разделить без помощи счетов пятьдесят десятин с хвостиком, когда желающих пить ее соки всего двое: Кондрат и Анистрат.
Письменного завещания отец не успел написать. Единственным свидетелем, подтверждавшим слова старшего сына Кондрата, была деревянная икона, которую
274
он держал в руках, говоря: «Передаю, как брат брату, последнюю волю отца».
Дьявольская муха по своей глупости сунулась в дом в момент ссоры братьев. Влезла между ними, крутится и жужжит: «Не хочу на быках у бога счастья просить!»
— Сгинь, проклятая! Не мешай. Без тебя тошно,— разозлился Кондрат и хлопнул муху по затылку молотком. Серая мушка, конечно, не выдержала такого удара, упала на пол. Вместе с мухой упал и родной брат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80