Кому пруд, кому лесок... А кому и чинок...
За умение вилять языком и вашим и нашим Микишу Винника земец назначил чрезвычайным уполномоченным. Отправил в далекое путешествие — покорно поклониться старшему настоятелю храма святого Юры.
Учтя, что дорога не близкая — придется ехать почти к самым Карпатам,— посланцу снарядили подходящий мешок: бутыль первака, жареного поросенка, два арбуза и венок свежей цибули.
На прощальной беседе верховод тепло обнял плута-проходимца.
— Спросишь, не маловата ли бутыль? Рече святей* ший — маловато налили! Падай на апостольские ковры и трепетно обещай: «Не гневайтесь, ваше преподобие! Почтим, бочонка не пожалеем. Во имя дорогой неньки пригоним и коровок, и бычков, и кабанчиков...» Пусть перед Европой хлопочет. Слыхал, голодранцы бросились в черную измену? Под слободой экономические земли у щирого-прещирого Харченко забрали и подступают к независимому хутору Тихие Копылы.
На самом пороге Симон Белена интимно шепнул:
— Передай его святости — пусть проявит волю свою. Пусть из цесарского склада трехдюймовку подкатит. Доказывай— ситуация изменилась. Теперь бог без пушки ничто.
Тихокопыловцы своего посланца отправляли с церемониальными почестями. Почетная стража шумно била в бубны, а полненький Варивон Кирпатый, удостоенный за верную службу приличного лесочка, шел сзади и единолично подвывал: «А все ж, а все ж наша взяла!..»
i3
Светлым октябрьским утром тысяча девятьсот семнадцатого года на Неве раздались выстрелы. Революционный залп с «Авроры» возвестил новую эру.
Над жилищем украинского бедняка засияли ясные зори: воля, земля, трудовая жизнь.
Окрыленные революционными петроградскими вет* рами, долинчане двинулись ломать хуторской тюремный забор. Пошли вызволять бедняка Ефима Перепичку из неволи.
Аграрная коалиция переполошилась, но вскоре и успокоилась. Крепким хозяевам бросили подмогу — отряд наемников «Черные хвосты».
Сахарозаводчики наняли.
Кирилл Тугокопылый проявил необыкновенную храбрость— стал в авангарде. Возле собственных амбаров занял выгодные позиции. Вилами махал:
— Не подходи! Заколю!
Тягниряднодосебе повел себя не так воинственно: потихоньку бухнулся на колени в арьергарде. В молельне молитвенно шептал:
— Боже праведный, помог ты мне кульки деньжатами наполнить. О всесильный, укажи своим перстом, куда их теперь припрятать?
Варивон Кирпатый мотался по улицам, как щепка в полынье, то туда, то сюда. Мотался и по-просвитянски похвалялся крестоносным походом Бедную Долину сокрушить. Огнем и мечом слобожан покорить.
Взяли аграрные мечи, ударили в колокола и стали наготове: сопротивление сломить и крестоносным сапогом вольную долину истоптать.
Подготовились к походу сполна. Нерешенной осталась лишь одна закавыка — на какую лошадиную масть земского верховода посадить. На белую или на черную?
— Белую!.. Белую!..— драли горло просветяне.— Белая — наша сила! Да воскреснет белая!
— Черту в зубы вашу белую! — загорланили аграрные степовики.— Ваша белая крутит хвостом. Бьет задом... Брыкается!.. Вороную! Вороная — символ красоты!
Представители нейтрально-христианского союза сахарозаводчиков степенно посоветовали:
— Посадим заправилу на осла!
Знатоки хуторской фауны нейтральным союзникам резонно возразили:
— А разве у нас ослы есть?
— Слава богу, есть. Такое, ей-богу, скажете! Чтобы в нашей богоспасаемой коалиции да не было ослов? Есть и будут!.. Сделаем, господа, по-христиански — посадим верховода на ишака. Скотина тихая, смирная, сена ест мало. А ревет, как иерихонская труба! Пусть только верховный на сапоги нацепит блестящие шпоры, чтобы люди добрые не перепутали, где чьи ноги.
Ускакал земец на вороной кобыле. За ним скакали наемники в серых жупанах. Скакали и шомполами размахивали. Фатально верили: махнем, крикнем — и бедная слобода покорно падет ниц.
Но нет, не пали слобожане. Гуртом поднялись на угнетателей. Да и слобожанам большая подмога подоспела: помочь украинцам-полтавчанам одолеть панство ненавистное пришли русские братья — туляки.
Симон Белена видит — перцем запахло. Поменял вороную на гнедую и во весь дух пустился на Свято-горскую гору.
Оттуда и телеграмму отбил:
«-Хвала всевышнему, на горе в святых пещерах спрятался. Не дремлю — болею. Самостийным кадилом подбрасываю. Высочайшим независимый ладан в глаза пускаю. Правлю молебен. Молю бога о ниспослании второго крестоносного похода».
Прямо из-под святого кропила Симон Белена — бух в ноги старшему баварцу:
— Ваше высочайшее! Спасайте! Курку берите! Яйка тяните! Тяните и кабана... Только в хутор нас подвезите...
Высочайшее баварское с большой охотой бросилось на дармовых кабанчиков. Раскрыв рот, оно гаркнуло;
— Хальт! Запихивайте шпек!
Полтовчане и тамбовчане закордонных лакомок встретили гостеприимно кто молотом, кто кочергой, а кто и метлой... Не жалея сил, хорошо угощали... И масленым и немасленым лупили..
Цесарское величие не выдержало полтавского молота — треснуло.
Величие лопнуло, но, на горе людям, целыми остались беленята...
Симон Белена еще тепленьким с разгона сиганул в другие панские покои.
— Целую ручки... Падаю к ногам панским... И мы не мы, и я не я, то Богдан Хмельницкий вашей милости панские ребра ломал. Ваша милость! Махнем из полтавских кувшинов сладенького молочка хлебнуть? А? Прошу пана!
Поскакали паны молочного киселя на берегах Ворск-лы попробовать.
Не удалось панам на Ворскле «млека» попробовать! Не добежали до Полтавы. Возле Шепетовки потомки Хмельницкого встретили панов острыми клинками.
Встретили и по горло напоили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80