»
«Эта?»
«Эге ж, говорю, эта!»
«Эта подходит... Эта по стандарту!..»
Подошел к сумке и второй, напарник первого.
«Она?» — переспрашивает.
«Она»,— отвечаю.
«Серьезный вы человек,— говорит.— Давайте плиточки, как-нибудь прилепим».
Начинаем лепить. Скажу — весело лепили
«Ваша матушка жива?» — спрашивает.
«Нет, говорю, нет, голубушки».
«Нет? Давайте, хлопцы!.. Царство ей небесное. Хорошая женщина была».
А напарник и спрашивает его:
«Ты что, Петя, знал ихнюю мамашу?»
«По человеку видать... А твоя хозяйка жива?»
«Жива. Это ж она вам и закуски приготовила».
«Жива?.. Сама приготовила?.. За хорошую, дорогую хозяйку! Поехали!..»
Настелили в моей квартире полы. Начали красить. Хлопцы и говорят мне:
«Степан Иванович! Вы прекрасный человек, никогда не обходите нас. Хотим вам сделать путящее. Давайте помоем полы пивом. Ей-ей, будут блестеть. Бегите за ведром пива. Помоем — вовек не потрескаются».
Помыли полы и сами немного искупались... Ей-богу! Заблестели полы, заблестело и в наших глазах.
Признаюсь вам: полы — ох! — не качаются. А вот ступеньки сделали — качаются. Эх, и раскачиваются, проклятые! Стоишь и ворожишь, куда головой полетишь — направо или налево?
Однажды вижу — Степан Иванович стоит и горланит:
— Ка-ра-ул!.. Спасайте! Не соскочу!
Так вот, значит, угождал-угождал Степан Иванович и, на свою голову, до конца не угодил... Как говорят, «не ублаготворил...»,
ОЧАРОВАТЕЛЬНЫЕ МЕСТА НА РЕЧКЕ ВОРСКЛЕ
Светлой памяти Остапа Вишни
Вечер... Чудесно вечером в колхозном саду. Воздух даже звенит от обилия запахов.
И в саду хорошо, и сад хороший. Всякие фрукты в нем растут.
Устин Иванович, колхозный садовник, с которым мы в этот весенний погожий вечер беседуем, говорит:
— Досталось этому саду. Были и метели и завирухи. Клонили его ветры и бури. И враги ломали, калечили, жгли сад, вырубали... А он буйно расцветает... Растет, цветет!
Нашу сердечную беседу прервала песня. Девичьи голоса выводили:
Устин Иванович прислушался, закурил самокрутку. Да оно и то сказать: крепким табачком комара хорошо вечером отгонять.
— Девушки в клуб пошли. Угадайте, кто запевает? Это доярка Приська Миколенкова. Девушка — царевна. Красива и лицом, красива и на работе. Это она запевает. Вы в нашем клубе бывали? Заходили? Еще нет? Эге-ге!.. Театр! Дворец культуры! Вон там на горе стоит. А каких красочных цветов девчата вокруг насадили! Ай-я-яй!.. Глянешь — молодеешь. Кругом цветы... А у самого входа над колоннами живым цветом живые слова вырастают: «Ленинским путем».
...В клубе непременно побывайте. Да заодно побывайте и на нашей опытной станции. По левую руку от клуба будет. В лощине... Идите лощиной, а потом низом, низом... Зайдите — не пожалеете. Увидите, какие овощи колхоз вырастил. Куда ваше дело. Наука!
Устин Иванович затягивается и продолжает:
— Раньше на той полосе болото стояло. Грязюка. Заросли, осока и всякие лопухи стелились...
Садитесь вот под этой яблоней, и я вам одну легенду о тех болотах расскажу. Да какая это легенда — сущая правда.
Вот тут и присаживайтесь. Это моя любимая яблоня. Возле нее, возле кучерявой, не одному черту оскомину сбивали... Вот здесь наши бабы эсэсовцу, карателю, рядно на голову набросили. Хорошо укутали... Он только успел завопить: «Доннер веттер... Неправильно вою-вайт...»
Чего там неправильно? Правильно! Именно правильно. Не грабь! Не лезь, чертова душа, куда тебя не просят. Не хватай! Пусть цветет, пусть растет. Схватишь— беды наживешь.
...Тихий украинский вечер. Воздух не шелохнется. Разве иногда дятел застучит да вверху легкий ветерок листвой зашелестит.
Тихо, чудесно.
— Видите вон те тополи, что над речкою, вдоль Ворсклы стоят? Там школа-десятилетка. Немного выше— детские ясли. Когда-то в этих местах один сумасброд хутор имел, в зарослях, в болотах жил. Он и сам словно из болота выскочил. Угрюмый, лохматый, злой... Нашего брата крестьянина мордовал да все о независимости пел... Очень о независимости заботился. Что ни банда — и он там. Что ни иноземная орда — и он сзади в обмотках плетется..,
Заскочит в село, коршуном налетит, и сразу деда Авксентия хвать за грудки: «Где твои сыновья?»
Не терпелось ему Авксентьевых сыновей поймать. Так не терпелось, что даже пена на губах выступала.
У деда Ковтюха Авксентия сыны богатыри были. Большевики. Солдаты. Они с германцем и в прошлой войне воевали. В Петрограде царя сбросили, Зимний брали. Храбрые, душевные, бесстрашные хлопцы. Старшего Василием звали, младшего — Петром.
Прибыли братья Ковтюхи из Петрограда в родное село, и дело пошло на всенародный лад. Панскую землю поделили, бедноту скотиной наделили. Бедняцкий комитет организовали... И меня в этот комитет избрали...
Повеселели люди. Вот там, в доме Жеглова, комитет обосновался. Жеглов — это такой панок был.
Возле этого дома рос высокий-высокий дуб. Столетний... На том дубе реяло знамя нашей победы — красное знамя. А еще выше — пятиконечная звезда. Высоко сияла, на всю округу видно было.
Да! Тот, с болота, бывало, подойдет и вытаращит глаза. У него и прозвище было — Лупатый. Станет и хлопает своими зенками, а затем, будто кто ему фигу показал, скорчит рожу, еще раз исподлобья косо глянет и уйдет прочь, сжавшись как собака. Не по душе Лупатому пятиконечная звезда была, ой не по душе.
В комитете мне приходилось частенько дежурить. Дежурил вместе с отцом. Отец конфискованный панский инвентарь охранял.
Однажды ночью смотрю — подходит Лупатый. Подошел, глянул — сияет. Высоко-высоко сияет. Вот он, дурень, и начал взбираться на дуб.
Я гляжу на него и думаю: прыгай не прыгай — выше носа не доскочишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80