Скульптура была открыта 2 мая.
Частично еще недавно цветущая оперная жизнь, ча­стично всеобщая тяга к музыке, характерная для той эпохи, привлекали в Лондон множество зарубежных и отечественных музыкантов. Профессия музыканта вскоре стала такой распространенной, что более сла­бые, а также пожилые из них не могли найти работы и вместе со вдовами и сиротами умерших музыкантов были обречены на нищенское существование. В под­держку им в 1738 году был создан «Фонд вспомоще­ствования престарелым музыкантам и их семьям», чле­ном которого с момента его создания стал и Гендель.
Создание общества было вызвано непосредственно тем, что один гобоист немецкого происхождения по имени Кайч (по-немецки: Keutsch), принимавший участие в ис­полнении многих произведений Генделя, состарившись, умер с голоду в буквальном смысле этого слова. Двух его малолетних детей - которые, чтобы как-нибудь прожить, продавали молоко, - однажды увидели в ок­рестностях «Haymarket» заброшенными, грязными и голодными. В душах музыкантов и их патронов, жив­ших в лучших условиях, одержало верх чувство состра­дания; вскоре они создали объединение, которое, кста­ти, - под другим названием - существует и сейчас. Добросердечие и готовность помочь, присущие Генде­лю, подчеркиваются тем, что он поддерживал это обще­ство именно тогда, когда его собственные дела находи­лись в очень плохом состоянии. О том, какую благород­ную помощь оказывало это объединение, еще будет идти речь.
24 мая 1738 года. В конце оперного сезона Хейдеггер, съемщик театра «Haymarket», поместил в газетах почти отчаянный призыв. Суть его заключалась в том, что свое начинание он сможет продолжать лишь тогда, если съемщики выполнят свои обязательства по подписке на будущий год и если число подписчиков достигнет хотя бы двухсот. До 5 июня нужно собрать половину суммы подписки, и тогда он сможет прикинуть, продолжать это предприятие или нет. Положение Генделя характе­ризует и тот факт, что призыв подписан только Хейдеггером. Гендель не мог быть материально заинтересо­ванным лицом, так как его деньги уплыли; он занимал лишь пост «генерального музыкального директора». Деньги не были собраны, разорился и Хейдеггер. Таким образом, Лондон - после двух десятков лет блестящей оперной жизни - остался без оперного театра. Певцы разбрелись кто куда. Страда, например, в объявлении, помещенном 21 июня в «Лондон дэйли пост», сообщает, что «по повелению герцогини Оранской она уезжает в Бреден, откуда намеревается вернуться в Италию; перед отъездом, однако, она хочет разъяснить англий­ской аристократии (от которой получила столько зна­ков внимания), что план этот не зависел от провала оперного театра под руководством господина Хейдеггера, как сообщали об этом злонамеренные люди; она уже за месяц до этого договорилась с господином Хейдегге-ром, что может подтвердить и названный господин».
Гендель определенно начинает суетиться. Оперного предприятия не существует, но он все-таки берется за сочинение оперы «Именео» (9 сентября). Но прежде, еще в конце июля - заметив, что в последние годы оратории имеют большой успех, - он начинает сочи­нять ораторию «Саул» на либретто Дженинса. В это время Генделя посещает либреттист, который так пи­шет об этом своему племяннику лорду Гёрнеси в письме от 19 сентября: «В голове господина Генделя еще больше причуд, чем раньше. Вчера, когда я посетил его, то нашел в его комнате необыкновенный инструмент, который он называет карильоном (т. е. колоколами) и говорит, что некоторые называют его также тубалкаином, я думаю, потому, что и форма его такова, как если бы били мо­лотком по наковальне. Играть на нем нужно так, как на клавесине, и этим циклопическим инструментом он хо­чет довести бедного Саула до сумасшествия. Другая причуда - орган стоимостью в 500 фунтов, который он (так много денег у него) сейчас заказал. Он говорит, что этот орган сконструирован таким образом, что, сидя перед ним, он может управлять исполнителями лучше, чем до сих пор; он очень доволен, думая о том, как точно можно исполнить ораторию с помощью этого органа; так что в будущем, вместо того чтобы отбивать такт, он сможет дирижировать ораториями сидя за органом, спиной к публике. Третья причуда - Аллилуйя, которую, пока я был в провинции, он поместил в качестве козыря в конец оратории, так как пришел к выводу, что конец оратории недостаточно грандиозен; и если это правда, то это его ошибка, поскольку сам текст содер­жит немало возможностей для написания помпезной музыки. Но эта Аллилуйя, как бы ни была она грандиоз­на, совершенно бессмысленна, потому что никак не связана с предшествующим. Самое удивительное: он отка­зался написать Аллилуйю, помещенную мною в конец первого действия, сказав при этом, что это сделает произведение слишком длинным. Я еще многое могу рас­сказать о его причудах, но уже поздно, и остатки я при­держу для следующего письма...»
В конце сентября был закончен «Саул». Гендель сей­час находится в зените творческого порыва: без всякой передышки он сразу же, 1 октября, принимается за сочинение новой оратории - «Израиль в Египте». Эта монументальная хоровая оратория стоит особняком даже внутри жанра. Гендель, возможно, считал, что пока не может рассчитывать на хороших певцов. Поэто­му в новом произведении едва имеются сольные пар­тии: в первой части, например, есть лишь одна ария, да и она является как бы вставкой между двумя хорами. Во всей оратории насчитывается всего четыре арии и три дуэта, в противоположность двадцати восьми огром­ным хорам, среди которых несколько восьмиголосных двойных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71