Цифровая камера. Я слышал о таком, но ещё никогда не видел своими глазами.
– Заложена бомба? – повторил я наконец. – Странно. Ведь здесь обычный жилой район.
Он отстранил свою камеру с недовольным выражением лица и бегло оглядел меня.
– Да как сказать. В этом доме живёт менеджер швейцарского фармацевтического концерна, в котором работает нобелевская лауреатка этого года по медицине. Может, кому-нибудь костью в горле, что завтра она приезжает в Стокгольм.
– А, вон что! – прикинулся я дурачком. – Но ведь вручение премии только через неделю.
– Да, но когда получаешь Нобелевскую премию, хочется это как следует распробовать. Лауреаты всегда приезжают заранее.
– Понял, – я кивнул с тупой гримасой. – Одна вечеринка за другой. Я бы и сам так поступил. – Я посмотрел на него, наморщив лоб. – Но при чём здесь эта бомба?
Журналист поднял воротник своей куртки.
– Хороший вопрос, не правда ли? – Снизу ему уже махал другой, который был с микрофоном. – Если я что-нибудь разузнаю, читайте об этом самое позднее послезавтра в «Dagbladet». Спокойной ночи! – И с этими словами он убежал.
Я медленно пошёл за ним, засунув руки в карманы куртки. Одной рукой я прижимал к груди пистолет во внутреннем кармане, чтобы его контуры не обозначились сквозь материю. Улица по-прежнему была наводнена сводящим с ума мерцанием мигалок, слепящим светом фар и жёлтыми огнями, и когда я пересекал боковой переулок, оттуда тоже что-то замигало в мою сторону. Я присмотрелся – и узнал машину Ганса-Улофа!
– Слава Богу, – послышался из темноты его жалобный голос, когда я в состоянии крайнего удивления подошёл к машине. – А я уже думал, что всё.
В темноте я разглядел лишь бледное круглое пятно за опущенным боковым стеклом.
– Ещё не всё, но чувствую я себя погано, – ответил я, шмыгая носом. – Надеюсь, в машине у тебя тепло.
Полиция нагрянула минут через двадцать после четырёх, совершенно внезапно и ни с того ни с сего, рассказывал Ганс-Улоф, пока я оттаивал на пассажирском сиденье. Меня так и подмывало свернуться калачиком в тёплом пространстве для ног.
– Я ждал там, на улице, где мы были вчера вечером, – докладывал он. – Всё было темно и тихо… И вдруг они налетели отовсюду, со всех сторон, с мигалками, сиренами и так далее. – Он шумно втянул воздух. – Я думал, сейчас они тебя возьмут. Думал, сработала какая-то охранная сигнализация, которая сразу вызывает полицию.
Я нехотя помотал головой.
– Я вообще не был внутри. – И рассказал ему, что проспал. – Я пытался тебе позвонить с дороги, но ты в это время как раз сам говорил по телефону.
– Говорил по телефону? Я никуда не звонил. – Он достал из кармана свой аппарат и глянул на дисплей. – Правда, здесь нет приёма, наверное, в этом всё дело. Проклятье. – Он снова убрал телефон. – Я не знал, что делать. Я заехал сюда, в переулок, и… Ну, я просто ждал, может, ты убежишь или что. И тут ты вдруг стоишь на дороге и с кем-то разговариваешь. С репортёром, да?
– Да. Он говорит, что весь сыр-бор из-за угрозы, что кто-то заложил бомбу.
Ганс-Улоф выпучил глаза.
– Бомбу? Это, конечно, кое-что объясняет.
– Это вообще ничего не объясняет, если хочешь знать, – ответил я с раздражением. В голове у меня пульсировала боль, как будто маленькие человечки бурили себе выход изнутри на волю. Несмотря на это, я вдруг понял, что надо делать.
– Ты можешь завтра сказаться больным и остаться дома? – спросил я.
Сказаться больным. Я бы сам сказался больным, если б можно было.
– Зачем? – удивился он.
Я растирал себе виски, и это, кажется, немного утихомирило моих бурильщиков.
– Надо подходить к делу методически. Я приду к тебе, как только переоденусь слесарем или монтёром по отоплению.
Ганс-Улоф заморгал.
– А для чего? Что ты задумал?
– Часов так в одиннадцать я буду у тебя, – сказал я и взялся за ручку дверцы. – Ничему не удивляйся и не подавай виду.
У меня не было охоты к дальнейшим дискуссиям и тем более не было охоты играть роль психотерапевта.
В Стокгольме я немного покружил в поисках дежурной аптеки, которая продала бы мне что-нибудь посильнее аспирина, и вернулся в пансион совершенно разбитый. Я проспал бы двадцать часов кряду, а не два и не три, которые ещё оставались от этой ночи. Я бы предпочёл чувствовать себя не таким измотанным, задёрганным и взвинченным. Но больше всего мне хотелось иметь минуту покоя, чтобы всё как следует обдумать, а не бегать то по одной, то по другой тревоге.
Открыв дверь квартиры, я увидел, как голая женщина метнулась через холл из туалета и скрылась в третьей комнате. Оставив по себе тихий испуганный писк и пронзительный запах секса.
Видимо, этот запах и довёл мои головные боли до окончательного взрыва. Я принял все средства, какие были, поставил будильник и отставил его подальше от кровати, а сам залез под одеяло, не раздеваясь, потому что одеяло было тонкое, а отопление пасовало перед заклеенной дырой на окне. На сей раз это был беспокойный полусон, полный полицейских сирен, синих мигалок и собак, которые вынюхивали взрывчатку, и я проснулся, обливаясь потом.
Но разбудил меня не будильник, а громкий спор в коридоре. Сварливый женский голос и жалобный мужской, этому дуэту не было конца. Я глянул на циферблат. Проклятье, они не дали мне поспать и двух часов! Я натянул одеяло на голову, но это не помогло. В конце концов я раздражённо встал и потопал – как был, одетый – из комнаты в коридор.
Но ссорились там вовсе не сексуальные акробаты. Открыв дверь, я очутился между госпожой Гранберг, хозяйкой, и Толларом, моим бородатым соседом, тотально просекшим всё, что касалось планов сатаны.
– Прошу прощения, – сказал я, но поскольку это не помогло, я поднял руку и повторил ещё раз, только громче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151