– То, что у них есть деньги на то, чтобы ими бросаться, все и так знают.
– И что? Ты исцелился от своего плана? – спросил Димитрий. – Или я теперь снова увижу тебя только через шесть лет?
Я помотал головой.
– Шесть лет? Шестью годами я уже не отделаюсь. Но это ничего не меняет, все равно мне надо попасть внутрь. Сегодня.
– Кто же платит тебе столько, что это оправдывает такой риск? Скажи, если ты мне друг. Я тоже готов поработать на такого заказчика.
– Тут не деньги замешаны, – сказал я.
– А что же? Пари? Попытка рекорда?
Я указал на увеличенный участок картинки с кодовым замком.
– Это я открою. И как попасть во двор, я тоже знаю. В полночь меня никто не увидит, и я смогу работать спокойно.
– О'кей, тогда посмотри сюда, – он указал на другую картинку, вид одного из внутренних помещений, увеличил её участок. – Я-то думал, ты давно заметил. Уж если даже мне, любителю, это бросилось в глаза.
Я уставился на экран, и в животе у меня возникла странная, бездонная пустота.
– Ой-ой-ой, – протянул я. – Вид не радующий.
– Да уж. Датчик движения, насколько я припоминаю уроки, полученные от некоего Гуннара Форсберга, – констатировал Димитрий. – Ими полон весь дом. Только ступишь внутрь, как начнётся тревога.
Глава 42
В двадцать два часа я уложил свой чёрный рюкзак. Ещё на обратном пути к Биргитте я купил на заправке новый карманный фонарь, ничего особенного, но сойдёт. После этого у меня осталось денег как раз на метро.
Биргитта молча смотрела, как я собираюсь. Она была не в духе. Её плохое настроение можно было буквально потрогать руками.
Когда я вернулся от Димитрия, у нее уже был готов ужин, классические тефтели с картофельным пюре, брусникой и маринованными огурцами. Скорее всего, всё из баночек или из полуфабрикатов глубокой заморозки, но она накрыла на стол красиво, и всё было вкусно. После этого я рассказал ей, что задумал, и попытался объяснить, почему. Это мне плохо удалось, не в последнюю очередь потому, что я сам этого толком не знал. Вообще-то говоря, это походило на безумие. И оно было необоснованным. Я даже не знал, что я надеюсь найти, а если что-то и найду, я не знал, что мне с этим делать дальше. Вполне возможно, я уже свихнулся за последнее время и даже сам не заметил. Но говорить мне об этом тоже было бессмысленно.
– Ну что? – спросил я, затянув рюкзак.
– Ничего, – сказала она. – Все прекрасно.
Она сказала это таким тоном, каким умеют говорить только женщины, и тон этот не сулил ничего хорошего, не говоря уже о «прекрасном».
Я посмотрел на неё, но, как любой мужчина в такой ситуации, тоже не знал, что делать. И, поскольку ничего другого мне не пришло в голову, я сказал:
– Хорошо. Тогда я пошёл.
– Да, – сказала она. – Конечно.
– Я вернусь, наверное, только под утро.
– Нет проблем.
Я ещё подождал, но она больше ничего не сказала. Она стояла, скрестив руки на груди, с каменным лицом, и ждала, так что мне не следовало заставлять ее ждать ещё дольше, и я закинул рюкзак за плечи и ушёл.
Моя остановка была Остермальмторг, но когда я заранее приготовился к выходу, на предыдущей станции в вагон вошли двое из службы охраны, прямо у меня под носом. Поезд поехал дальше, а я стоял рядом с ними у двери и чувствовал, как сердце бьётся у меня в кончиках пальцев. Я мог бы до них дотронуться.
То были молодые мужчина и женщина в серых форменных куртках, причём молодой человек был с переговорным устройством и дубинкой, но с пустыми петлями на поясе, то есть однозначно ученик. Приземистая женщина, в куртке казавшаяся даже толстой, наоборот, была полностью экипирована, при ней был мощный карманный фонарь и тяжёлая связка ключей на поясе, а на груди массивный микрофон. Этот микрофон отнимал всё её внимание. Что-то с ним было не в порядке; она с кем-то переговаривалась – видимо, с диспетчерской, и то и дело выворачивалась назад, поскольку собственно радиоприёмник-передатчик был у неё на спине. Парень теребил спиральный кабель, который вёл туда от микрофона, но контакта не возникало. Им обоим было не до окружающих.
Круглый зал станции с высоким коричневым куполом. Проход, киоск, цветочный магазин, перед которым уже была опущена решётка. Последние перед выходом на улицу два магазина не работали, их витрины были замазаны, а эскалатор выстукивал ритм рок-н-ролла. Пахло мочой и сигаретным дымом, но по мере приближения к поверхности земли холод ночи давал о себе знать всё сильнее, покусывая слизистую оболочку дыхательных путей и заглушая обоняние.
Наверху я огляделся, чтобы сориентироваться. Когда выходишь из метро, никогда не знаешь, где какая сторона света. Просторная площадь, церковь, подсвеченная оранжевыми прожекторами, большая витрина с ваннами, полотенцами и ночными рубашками.
Была ночь, было темно, и уличное освещение не заслуживало своего названия. Тем не менее те немногие краски, которые я различал на световой рекламе, на стенах домов и в окнах, казались мне светящимися изнутри, прямо-таки жгучими. Все шумы, достигавшие моего слуха, обладали кристальной остротой: скрип снега под шинами проезжающих машин, голоса и отдалённый смех. Стук автомобильных дверец: громоподобный звук. И я ощущал каждую частичку своего тела, чувствовал, как работает каждый мускул, как двигается каждый сустав. Что это было со мной?
Был момент, когда я всерьёз взвешивал вероятность того, что Биргитта подмешала мне в еду какой-то наркотик. Ведь именно так проявляется его действие, когда заторчишь, когда приход, во всяком случае, по описаниям, какие я читал.
Да, в моих ночных вылазках я всегда был в состоянии особой бодрости, но сегодняшняя ощущалась по-другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151