Мысль о том, что Кристину, мою племянницу и последнюю из родных, могли держать в плену не где-нибудь, а именно в этом шведском местечке, прямо-таки оскверняла мои воспоминания. Уже за одно это, поклялся я, кто-то жестоко поплатится.
Наконец-то поезд подкатил к станции, конечной на этой линии. Я вышел из вагона первым и растерялся, оглядевшись. Я давно здесь не был, это ясно, но не ожидал, что всё изменится настолько, что я буду чувствовать себя здесь совсем чужим. Меня окружала обширная площадь, посыпанная гравием, молодые деревья боролись с лютой стужей, а от старого вокзала электрички осталось только маленькое белое строение, в котором, возможно, по-прежнему продают билеты и стоит несколько скамеек для ожидающих. Я посмотрел в ту сторону, где был когда-то наш дом. Так мы его называли, хотя у нас там была лишь мансарда: три комнаты, кухня и ванная. Я постарался не думать о том, что Инга после своего замужества появилась там всего один раз.
Серый «вольво» тихо и пришибленно стоял у обочины неподалёку от станционного здания. Ганс-Улоф едва взглянул на меня, когда я сел рядом. Он держал в руках какую-то тряпочку.
Повязка на лоб, понял я, когда мои глаза привыкли к сумраку. На ней были вышиты два оленя.
– Это Кристинина? – спросил я. Ганс-Улоф кивнул.
– Валялась в телефонной будке, – он боролся с рыданиями и ни за что на свете не хотел проиграть в этой борьбе. – Я опоздал.
Я потёр ладонями лицо. Не хватало только, чтобы он сейчас свихнулся.
– Почём тебе знать. Может, все это было только трюком похитителей, а больше ничем.
Ганс-Улоф резко повернулся ко мне.
– Ты думаешь?
– Нет смысла отпускать Кристину сейчас. И чтоб она смогла сбежать как раз теперь, после двух месяцев плена, я тоже представить себе не могу.
Ганс-Улоф поднял повязку.
– А это?
– Этого я тоже не понимаю, – признался я. Я смотрел в окно, разглядывая прохожих, которые расходились от станции, втянув головы в плечи. – Честно говоря, я совершенно сбит с толку.
Он оглядел меня с таким выражением, значение которого я не мог истолковать.
– Я обежал там все улицы, – сказал он, – я спрашивал у людей, я звонил в двери… – Он помедлил. – И обнаружил такое, что ты должен увидеть своими глазами.
– Что именно?
Он завёл мотор.
– Это недалеко.
Больше из него ничего нельзя было вытянуть. И я не стал допытываться. Он вёл машину очень скованно, заставляя меня нервничать, но свернул в другую сторону от «моего» Сёдертелье и поехал в направлении Вэстергард, где дома отделены от улицы высокими живыми изгородями и практически не видно ни души.
– Ни в коем случае нельзя, чтобы нас видели вместе, – напомнил я ему.
– Знаю, – ответил он.
Мы подъехали к маленькому скверу, который походил на пустую лужайку. Там, у автобусной остановки, одиноко маячила телефонная будка.
– Это здесь, – угрюмо сказал Ганс-Улоф.
Он проехал мимо и поднялся немного в гору до узкой улицы под названием Эппельгрэнд. Там он остановился у обочины, выключил фары, заглушил мотор и указал мне на противоположную сторону. Там стоял таунхаус на три семьи. Фасадом он был обращен к долине, и из его окон наверняка открывался живописнейший вид на озеро Маснарен к югу от Сёдертелье. Дом был окружён высокой каменной стеной не ниже двух метров. По шведским масштабам – настоящая крепость.
– Вот. Видишь ворота?
– Да.
– Поди туда и взгляни на табличку звонков, – сказал Ганс-Улоф. – Но будь осторожен.
Я был осторожен. Вышел из машины, направился назад, пересёк улицу в самом тёмном месте, одинаково удалённом от редко стоящих фонарей, и по другой стороне улицы снова побрёл вверх, так медленно, как только мог, пока не дошёл до дома с высокой каменной оградой. У ворот я нагнулся, делая вид, что поправляю брюки. Табличка звонков освещалась изнутри, и надписи на ней были чёткими. Их было три. Три фамилии.
Одна из них: Рето Хунгербюль.
Глава 30
Казалось, Ганс-Улоф хотел сломать руль голыми руками. Костяшки его пальцев побелели, и я сомневаюсь, что дело было только в свете уличных фонарей.
– Как ты думаешь, что это значит? – спросил он не дыша, как мне показалось, и вопрос завис в темноте его машины и парил, не желая растворяться. И у меня было такое впечатление, что Ганс-Улоф так и не начал дышать.
– Понятия не имею, – сказал я наконец.
– Ведь она там, внутри, да?
Я невольно зарычал:
– Чушь. Рето Хунгербюль – шеф представительства международного концерна. Даже если он и имеет отношение к этому делу, то лишь как один из закулисных заправил. Но он не станет скрывать похищенную девочку у себя дома!
– А почему нет? – огрызнулся Ганс-Улоф. – Не сам ли ты всегда говорил: «Именно так и подумает каждый»? Если каждый подумает именно так, то это самое надёжное укрытие.
Я озадаченно разглядывал его. Меньше всего я мог ожидать в эти дни, что Ганс-Улоф использует против меня мои же доводы. Он был прав, да. Вообще-то, я и сам колебался лишь потому, что чувствовал себя премерзко. Я весь день не ел и так устал, что у меня всё болело, а в черепе стучало так, будто там орудовал целый батальон пещерных гномов с отбойными молотками.
– Ты прав, – признал я и кивнул, тряхнув головой, в чём тотчас же раскаялся. – Во всяком случае, взглянуть надо.
Ганс-Улоф смотрел в пустоту перед собой, и на шее его что-то двигалось – возможно, желваки ходили ходуном под кожей.
– Если ты этого не сделаешь, то сделаю я сам.
Я попытался представить, как мой тучный зять в чёрной лыжной маске поверх своего очкастого лица карабкается через каменную ограду, и даже хохотнул.
– Ты? И как ты собираешься это сделать?
Он наклонился в мою сторону, раскрыл бардачок и достал оттуда предмет, завёрнутый в серый платок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151