– Проклятье. И холодно к тому же. – Он потрогал батареи под окном, выглянул наружу. – Кажется, пойдёт снег. Настоящий снегопад намечается.
После нескольких дальнейших идей – например, средства, вызывающего похоть, или средства, регулирующего потребность в сне, – Хунгербюль пришёл к мысли, что понятие о химическом управлении необходимо внедрять в умы с младых ногтей. Почему бы не разработать средство специально для школьников, которое приводило бы их в оптимальное состояние перед экзаменами: раскованность, ясность ума, концентрация? Существуют ли активные вещества, которые облегчают обучаемость, то есть внедрение учебного материала в память? Или две пилюли специально для детей, идущих в школу: одна – приглушающая потребность в движении, чтобы усидеть в классе несколько часов, и другая – возбуждающая эту потребность, чтобы после уроков как следует набегаться.
По этим заметкам отчётливо прослеживалось, как Хунгербюль, записывая свои мысли, пришёл к идее синдрома ювенильной (т.е. подростковой) агрессии. Я так и видел его одиноко сидящим перед ноутбуком в тишине и во тьме кабинета, одержимо ломающим голову над продвижением своей карьеры. И вдруг – раз! – идея! Вполне убедительная. Осуществимая с точки зрения медицины. Сулящая хорошую прибыль. «Слово синдром по-прежнему действует на воображение нормальных граждан впечатляюще», – написал он. На самом деле его план состоял лишь в том, чтобы повседневный факт школьных будней – половое созревание и агрессию – объявить симптомом болезни и после этого начать торговлю средствами лечения.
В следующем разделе он развивал эти соображения и приводил их в упорядоченную форму. Прежде всего необходимо побудить видных медиков к публикации в специализированных журналах статей о новооткрытой болезни – текстов, содержание которых должно быть согласовано с Хунгербюлем, а то и исходящих непосредственно от него. Принадлежность Хунгербюля к «кругам, руководящим научными исследованиями» внутри концерна, в которой ничего не изменил и перевод его в Стокгольм, давала ему возможность организовать симпозиум на тему СЮА и потратить на это почти любые деньги. Там должны были выступить и социологи на тему «Насилие в школе», приглашались и отборные медицинские светила, и журналисты из основных индустриальных стран, которых должны были пичкать отборной едой и жуткими прогнозами, чтобы таким образом запустить глобальную СЮА-истерию.
К тому времени сравнительно маленькая лаборатория, которую «Рютлифарм» держал в Швеции и которая работала под руководством Хунгербюля, должна была организовать как тестовые испытания, так и рекомендации по терапии. И первое, и второе было запланировано как фальсификация в чистом виде. Тестовые испытания должны были проводиться таким образом, чтобы около тридцати процентов всех подростков мужского пола были диагностированы как СЮА-позитивные. Что при этом измерять на самом деле, Хунгербюлю было все равно. Может, уровень тестостерона, написал он и тут же предался размышлениям о том, что контролирующие органы, возможно, будет легче обвести вокруг пальца при помощи теста на генетическом уровне: Основой для теста можно было бы сделать какие-нибудь рецепторы на клеточной стенке.
Решающим преимуществом теории СЮА было то, что она заведомо включала в себя возможность СЮА-позитивности даже самых послушных тихоней. В таком случае можно было просто утверждать, что предрасположенность к этому хоть и имеется, но не находит выражения. И затем обложить это звучным, импозантным латинским определением. «Чем-то наподобие вегетативной дистонии или какие там ещё бывают диагнозы застенчивости», – написал Хунгербюль. Лечение, в конечном итоге, должно состоять в том, что детям станут прописывать подходящую смесь психотропных средств, которая избавит их от желания драться.
– Всё это просто одно большое свинство, – подвёл я итог, в общих чертах описав Димитрию содержание прочитанного до середины документа. – Только Кристине это не поможет. Это стало бы хорошей пищей для газет, не будь они все куплены, а в остальном…
– Эх, люди, – сказал Димитрий и тяжело поднялся. – Пойду лягу. Или хотя бы оденусь. Холод собачий. – Несмотря на своё заявление, он так и остался стоять. Видимо, это решение его перегрузило.
Я продолжал листать, переворачивая страницы. Дальше я наткнулся на что-то вроде текущего дневника проекта. Одиннадцатого октября Хунгербюль записал:
Вот чёрт, Нобелевская премия достаётся, как нарочно, одной нашей научной сотруднице! Как невовремя. Лишнее внимание общественности. Придётся прервать опыты в детском доме как минимум до конца года. Кольстрём будет недоволен, ведь мы только начали.
– Кольстрём? – споткнулся я. – Что ещё за Кольстрём?
– Что? – буркнул Димитрий, рассеянно потирая плечи и вперившись взглядом в одну из своих икон.
– Они уже проводят какие-то опыты на детях, и в этой связи упоминается однофамилец директора детдома, в котором я рос, – сказал я, снова перелистывая назад и лихорадочно просматривая страницы, нет ли там ещё упоминания этого детского дома. Хунгербюль ведь педант, где-нибудь он наверняка его записал…
– Ну, вряд ли это он, – сказал Димитрий.
– От него всего можно ждать, – сказал я. – Кольстрём как раз такой тип. В те времена он экспериментировал с нами даже по своей инициативе: давал нам какие-то таблетки, чтобы мы были послушными. Послушными! Как я ненавижу это слово.
– Я знаю. Ты мне уже сто раз про это рассказывал, – терпеливо вздохнул Димитрий. – Но такое совпадение невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151