Но это не показалось тебе странным. Ты тут же ринулся в «Рютлифарм», как я и ожидал. Мне оставалось только позвонить из телефонной будки в полицию, когда ты был там, и я был уверен, что вопрос решён. Что они схватят тебя и водворят обратно в тюрьму, и я избавлюсь от тебя, быть может, навсегда.
– А я от них ушёл, – сказал я без выражения. В висках у меня стучала кровь.
– Да, – кивнул он. – Это для меня по сей день непостижимо. Ведь я предварительно осмотрел Хайтек-билдинг, я был уверен, что оттуда не уйти, если находишься на одном из верхних этажей, а полиция обложила здание. И вдруг ты как ни в чём не бывало звонишь в среду утром!
Я ничего не сказал. Только ждал. Прислушивался к биению сердца.
– У меня чуть инфаркт не случился. Мы говорили по телефону, и я боялся, что в любую секунду могу закричать. А ты всё никак не кончал разговор, и я так взмок от пота, что мне пришлось потом ехать домой, чтобы принять душ и переодеться. – Ганс-Улоф хватал ртом воздух, его грудная клетка дрожала так, что вибрировал голос. – Под душем у меня родилась идея, как сделать ещё одну попытку. Сумасшедшая идея, которую бы ты не просчитал. Я знал дом, в котором жил директор представительства «Рютлифарм». Дом принадлежит концерну, и предшественник Хунгербюля, который сам был фармаколог, несколько лет назад приглашал меня к себе на ужин. И тогда я поехал не в институт к себе, а в Сёдертелье, обрыскал всю местность в поисках подходящей телефонной будки, несколько раз всё продумал, пока не обрёл уверенность, что на сей раз всё наверняка сработает. Тогда я вернулся домой, взял одну из Кристининых повязок на лоб и позвонил тебе.
– А это? – Я кивнул на пистолет. Ганс-Улоф устало поднял брови.
– Спонтанная идея. Это у меня осталось от отца, который привёз его с войны. Я подумал: если я смогу устроить так, что они застукают тебя с оружием в кармане, то дело верное. – Он вздохнул. – Никогда бы в жизни я не смог предположить, что ты проспишь! – Его взгляд некоторое время блуждал по столику, прежде чем он продолжил. – Меня как обухом по голове ударило, когда я прослушал твоё сообщение на голосовую почту. Если бы ты позвонил всего минутой – одной минутой! – раньше, ты бы меня застал. Тогда бы я повременил со своим звонком в полицию про заложенную бомбу, дождался, когда ты будешь внутри, и всё бы прошло, как по маслу! И мне даже не пришлось бы изображать нервный срыв, когда ты потом появился.
Он помотал головой.
– И тут ты приезжаешь ко мне со своим магнитофоном! Что мне было делать? Не мог же я отказаться, но не мог и инсценировать звонки шантажистов – как бы я мог это сделать? В конце концов я нашёл выход, будто шантажисты позвонили мне на работу. И сказали, что в следующий раз дадут о себе знать только после вручения премии. К тому времени я должен был что-то придумать.
Он сгорбился в своём кресле.
– Твоё запланированное вторжение к Боссе Нордину было моей последней надеждой. Когда и это сорвалось, я сдался, пустил всё на самотёк… – Он угрюмо глянул на меня. – Фотографии в столе Боссе Нордина, кстати, это его крестницы, которых он поддерживает. Все четыре его дочери – приёмные, три из Вьетнама и одна из Мексики. Несколько лет назад Боссе хорошо заработал на одном открытии, теперь он может себе многое позволить, и он принципиально опекает только девочек. А галочками в списках отмечены письма: кому и когда он их написал. А даты – это когда он в первый раз навестил своих девочек.
Я лишь кивнул. Мой мозг, казалось, закаменел, а с ним и все мысли.
– И тут ты позвонил и добил меня, – продолжил он. – Твой друг Димитрий запеленговал мобильный телефон Кристины. Что мне оставалось после этого? Ни за что на свете нельзя было допустить, чтобы ты вошёл в контакт с Кристиной. Поэтому я навёл полицию на след Димитрия в Халлонбергене. – Он потёр виски. – А они всё не приезжали и не приезжали. Я стоял на улице, ждал перед домом – и ничего. Я уже почти смирился с тем, что и это не пройдёт, но потом они всё же появились. Я ждал тебя, чтобы тебе не пришла в голову мысль спросить у кого-нибудь из жителей, что случилось.
В голове у меня стучало, нет, там гудело, будто кто-то бил кувалдой в стенку. Мне надо было думать о другом – о Кристине, о том, что Ганс-Улоф, возможно, опять мне врёт и что на самом деле её, быть может, уже нет в живых, и о Димитрии, – но я мог думать только об одном.
– И всё это время ты знал? Ты знал, как я буду реагировать?
Ганс-Улоф оглядел меня с мягким удивлением.
– Да ведь это нетрудно. Достаточно знать тебя совсем немного, чтоб уже не сомневаться, на какую кнопку жать.
– На какую кнопку… Неужто это так? Достаточно было нажать на какую-то кнопку?
– Что уж тут сложного? Я ведь рассказывал тебе только то, что ты и сам все эти годы проповедовал. Одно ключевое слово – и ты заводился. В этом ты всегда был предсказуем, как чайник.
Так вон оно что. Ту стену, которую кувалда уже готова была проломить, я возвёл своими собственными руками. Прав был Ганс-Улоф, я предсказуем. Только это и давало ему шанс. А я-то всегда полагал, что я великий игрок, способный видеть, что творится за кулисами, понимающий закономерности игры. На самом деле я сам себя загнал в угол, надел панцирь из подозрений, уклонений и стратегий защиты и стал, таким образом, предсказуем. Как те, кто на ключевое слово всегда рассказывают одни и те же истории. Как те, про кого всегда знаешь, чего от них ждать. Как те, у кого за спиной всегда закатывают глаза и перешёптываются: ну, этот как всегда. Все всё знали, один я оставался в неведении.
Ну что, вы рассержены? Возмущены? Близки к тому, чтобы зашвырнуть эту книгу в угол?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151