Тебе пора ехать домой. Вдруг они снова позвонят. Как раз сегодня.
Он выпучил на меня глаза, и ему понадобилось пугающе долгое время, чтобы сообразить.
– А, да. Они могут позвонить. Ты это имеешь в виду.
Я ощупал оружие у себя в кармане.
– Просто высади меня у какой-нибудь станции.
Он высадил меня в Рённинге. По дороге в Стокгольм я позвонил по нескольким номерам из своей записной книжки. В прежние времена я знал несколько прокатов автомобилей, которые не задавали лишних вопросов, и, как оказалось, одна из этих контор ещё действовала. Я отправился туда и арендовал у них самую неброскую машину, какая только у них оказалась, тёмно-красную японскую малолитражку с горбатым кузовом – такие машины предпочитают ремесленники. Я поехал на ней к себе домой, в Сёдермальм, нашёл парковку неподалёку от пансиона и набрёл на турецкую закусочную. Это было благословение небес. Я без колебаний вошёл внутрь, заказал себе самую большую порцию шаурмы с салатом и картошкой фри, а также всем, что ещё было на стойке, а к этому ещё бессовестно дорогое пиво, и всё это уничтожил без остатка с удовольствием, не поддающимся описанию. Отодвинув пустую тарелку и допив донный осадок из пивного стакана, я ощутил в животе благодатную тяжесть и заметил, что голова перестала болеть. Я расплатился и отправился домой.
Немного досадно было то, что третий постоялец объявился именно в этот вечер, чтобы в очередной раз воспользоваться комнатой в своих обычных целях. Самого его я не видел, но отчётливо слышал и его, и его женщину на протяжении времени, вызывающего зависть своей длительностью.
Я поставил будильник на без четверти три и лёг в постель. Женщина кончала с пронзительными воплями, которые, пожалуй, вырвали из сна половину квартала. Потом последовали хрипы, какие мог издавать разъярённый бык, и наконец всё стихло.
В следующее мгновение я отрубился.
И впервые в жизни – проспал.
Я вскочил в непроглядной тьме ночи с отчётливым чувством, что что-то не так. Не знаю, что меня разбудило; было совершенно тихо, с улицы не доносилось ни звука. Я нашарил выключатель, посмотрел на часы и понял, что не так: стрелки показывали без десяти четыре. Я опоздал больше чем на час. Я спал, как убитый. Не мог даже припомнить, чтобы будильник звонил, но его кнопка каким-то образом оказалась нажатой, значит, я отключил звонок.
«Драматично ли это?» – размышлял я с сильно бьющимся сердцем. Да, это было драматично. Через десять минут мой зять, находящийся на грани безумия, займёт свою позицию в Сёдертелье и будет со жгучим нетерпением ждать, когда я появлюсь из дома управляющего «Рютлифарм», возможно, обнимая его единственную дочь.
Самым естественным делом на свете было бы позвонить ему на мобильник и предупредить. По крайней мере, это было бы самым естественным делом для человека, который не провёл последние шесть лет за решёткой вдали от всех технических и прочих новшеств. Что же касается меня, то моя реакция совершенно старомодно состояла в том, чтобы вскочить с постели со столь же безнадёжным, сколь и паническим «скорей, скорей!», прыгнуть в одежду и сломя голову бежать вниз по лестнице.
На бегу я удостоверился, что всё при мне: сумка с инструментами, ключ от машины, пистолет. Большой и тяжелый, он в такт шагам бил меня в грудь. Проклятье, как же это… по-любительски. И это ещё до начала самого, пожалуй, рискованного взлома во всей моей карьере! Но у меня перед глазами была только одна картинка: Ганс-Улоф, безумно вцепившийся в руль своей машины в ожидании, в то время как минуты вытягиваются в вечность… Наверняка он выехал из дома загодя и уже на месте. Сколько времени он сможет пробыть в ожидании? Как долго он сможет выдержать отсутствие всякого действия? Поскольку мы не договаривались встретиться перед этим, он будет думать, что я уже давно внутри. А я только что дошёл до машины. Часы показывали ровно четыре, когда я на рискованной скорости бешено рванул вдоль Хорнсгатан, уповая лишь на то, что не привлеку внимание полицейского патруля.
Когда я выехал из центра Стокгольма и уже без страха быть остановленным мог нажать на газ, я был настолько бодр, что вспомнил про мобильный телефон. Я достал его из кармана, включил и нажал на кнопку, которая автоматически набирала номер Ганса-Улофа. Всё казалось мне смертельно рискованным: я уже несколько лет не водил машину, тем более на такой скорости, а уж звонить при этом по телефону мне не случалось ещё ни разу в жизни.
Синтетически звучащий женский голос сказал, что вызываемый абонент в этот момент говорит по телефону или недоступен по каким-то другим причинам и предложил мне оставить сообщение в ящике его голосовой почты. Пип!
Вот ещё. Какие телефонные разговоры мог вести мой зять в такое время суток? Может, это означало, что он как раз пытается со своей стороны дозвониться до меня? Вот уж об этом мы никак не договаривались, и у меня мурашки пробежали по спине при мысли о телефоне, который звонит у меня в кармане, когда я ночью крадусь по чужому дому, но в теперешнем состоянии от него можно было ожидать чего угодно. При случае я должен провести с ним серьёзную беседу, чтобы он понял, что можно, а чего нельзя.
Поскольку я не знал, насколько терпеливо меня будет выслушивать этот ящик голосовой почты, я выкрикнул на плёнку Гансу-Улофу лишь самые существенные факты: что я проспал, что я на пути к Сёдертелье и как раз проезжаю Фитья и чтобы он не делал ничего необдуманного. Затем я прервал связь и положил включённый телефон рядом с собой – на случай, если он мне перезвонит. Я понятия не имел, когда он услышит моё сообщение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151