Над столиком, к которому его подвели, когда он спросил насчёт Бенгта, висела карта «справедливость», и Ганс-Улоф воспринял это, как добрый знак. Грозный властитель с поднятым мечом в одной руке и весами в другой возвещал, что правда будет на стороне честных людей.
Журналист пришёл с некоторым опозданием и уже не фонтанировал энергией, которую Ганс-Улоф запомнил с первой встречи. Точнее говоря, он выглядел так, будто провёл ужасную ночь. Или несколько. И всё это время у него не доходили руки протереть свои захватанные толстые очки.
– Давайте вначале закажем, – сказал Нильсон после скупого, почти рассеянного приветствия. – Потом можем поговорить.
Ганс-Улоф выбрал себе нечто, обещавшее быть лососем, зажаренным на гриле, с овощами. Нильсон взял дежурное блюдо: зажаренного на гриле судака с тёртым хреном и картофельной запеканкой.
– И пиво. – Он произнёс это так, будто в любой момент мог умереть, если срочно не утолит жажду. – Ну вот, господин приверженец ночных решений, – сказал Нильсон, когда официантка удалилась, и захватнически расставил руки на чистой поверхности стола. – Что вы имеете мне рассказать?
Ганс-Улоф скептически огляделся. Их стол стоял в круглой стенной нише в дальнем углу кафе, но посетителей было много, свободных мест почти не оставалось.
– Нечто, предназначенное только для ваших ушей, – сказал он. – Вы уверены, что нас никто не услышит?
– Абсолютно уверен, – кивнул патлатый журналист. – Я уже не раз убеждался. Если не орать, за соседним столом никто не услышит ни слова. – Он полез в карман куртки и извлёк оттуда пластиковую коробочку размером с пачку сигарет. – А для слушателей, от которых нас не сможет защитить акустика этого помещения, у нас есть вот это. – Он положил приборчик на середину стола, нажал его единственную кнопку, и загорелся зелёный глазок. – Видите? Всё чисто. – Он снова убрал приборчик. – Совершенно нелегальная штучка, кстати, по крайней мере, в нашей стране.
– Но вам, как видно, частенько приходится ею пользоваться, – сказал Ганс-Улоф под сильным впечатлением.
– Стараюсь как можно чаще, – кивнул Нильсон, запустил пальцы в свои непокорные волосы и требовательно посмотрел на собеседника. – Итак, профессор, вы хотели рассказать мне, что произошло на самом деле при голосовании.
– Скорее, что произошло до голосования.
– Догадываюсь, что-то плохое.
– Меня пытались подкупить.
У журналиста не дрогнул ни один мускул.
– Пытались? – подхватил он. – Кто?
– Этого я не знаю. Человек с деньгами назвал себя лишь посыльным. Я предполагаю, что за всем этим стоит в итоге фирма «Рютлифарм».
Нильсон кивнул, как будто это разумелось само собой.
– Вы сказали, вас пытались подкупить. Значит, вы не взяли деньги?
– Естественно. И я тотчас поставил в известность руководство.
– И потом?
– Потом похитили мою дочь.
Журналист уставился на Ганса-Улофа, как громом поражённый. Казалось, он лишился дара речи.
– О боже! – наконец воскликнул он. – Не может быть. Похитили?
Ганс-Улоф подался вперёд, чтобы иметь возможность говорить ещё тише, и рассказал всё, что произошло. Целое утро он обдумывал, что сказать, сомневаясь, сможет ли поделиться своей тайной с посторонним человеком. Но как только начал говорить, нужные слова пришли сами собой, хлынули потоком. Это было благотворно для него – наконец-то выговориться. Между тем принесли еду, но они оба оставили её без внимания, потому что при таких обстоятельствах ни один из них не смог бы проглотить и кусочка.
После того, как Ганс-Улоф закончил, Нильсон всё же взялся за вилку и стал ковыряться в своём судаке.
– Я уже давно подозревал нечто такое, – задумчиво сказал он. – Уже несколько месяцев я отслеживаю отчисления, переводы со счёта на счет, налоговые декларации и так далее. Гоняюсь за деньгами, как говорят. Могу по памяти привести балансы десяти крупнейших фармацевтических фирм. Но то, что они зайдут так далеко, меня, честно говоря, ошеломило.
Ганс-Улоф смотрел в пустоту перед собой.
– А меня-то!
– Так, значит, сколько времени уже отсутствует ваша дочь? С начала октября? Это больше четырех недель.
– Почти пять.
– Это очень большой срок для четырнадцатилетней. Боже мой, какой ужас!
Ганс-Улоф попытался стряхнуть с себя оцепенение, в которое он вверг себя своим рассказом.
– Так вы поможете мне?
– Я сделаю всё, что в моих силах. – Нильсон залпом выпил пиво, вытер рот и знаком показал кельнерше, чтобы принесла ещё одно. – Но, честно признаться, я не знаю, многое ли я смогу. Уже не знаю. Если бы вы спросили меня тогда, в день объявления, я бы произнёс перед вами пламенную речь, воинственную, идеалистическую, наивную. Но в последние недели мне пришлось узнать такие вещи… – Он осёкся, стал разглядывать свои ногти.
– Вещи? – спросил Ганс-Улоф. – Какие?
Журналист поднял голову.
– Вы имеете представление о размерах экономического ущерба, который наносит всему миру коррупция? Свыше пятисот миллиардов долларов в год, по самой осторожной оценке. Это почти равно обороту глобальной наркоторговли. Это больше половины ежегодных военных расходов всего мира. И коррупция – это не то, что происходит в каких-нибудь там банановых республиках и африканских диктатурах. Там это просто на виду. Но они бедны, и поэтому ущерб от их коррупции невелик. Коррупция, которая действительно идёт в расчёт, которая действительно наносит урон, творится не в третьем мире, а здесь, в «первом». В Японии. В Северной Америке. В Европе. – Он окинул мрачным взглядом остальных посетителей кафе. – Не исключая Швецию.
Ганс-Улоф растерянно смотрел на своего собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151