Ганс-Улоф читал этот список названий, многие из которых содержали в себе такие понятия, как Web, или Net, или Data.
Весь девятый этаж, однако, как возвещала доска объявлений, занимало шведское представительство концерна «Рютлифарм».
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – Голос седовласого портье с боксёрской повадкой вырвал Ганса-Улофа из его задумчивости.
– Что-что? – испуганно вскинулся он.
– У вас назначена встреча? – цеплялся к нему широкоплечий мужчина в коричневой, с виду несколько заскорузлой униформе.
Ганс-Улоф помотал головой.
– Нет, нет, я… мне просто интересно, кто здесь… Просто любопытство. У меня ничего не назначено.
Взгляд портье стал безжалостным.
– В таком случае я вынужден просить вас пройти дальше, не загораживать дорогу…
Это уж было слишком. Ганс-Улоф озадаченно огляделся. Вход был шириной в несколько метров, и, кроме них двоих, поблизости не наблюдалось никого, кому он мог загородить дорогу.
– Но…
– …господин Андерсон, – завершил фразу портье.
Ганс-Улоф замолчал. От холодного взгляда мужчины, который неизвестно откуда знал его фамилию, у него мороз прошёл по коже.
– О'кей, – тихо произнёс он. – Я ухожу.
И тут наконец-то Ганс-Улоф Андерсон впервые решил посетить своего шурина, чёрную овцу семьи, о существовании которого не должен был знать никто из его окружения, последнего живого родственника его умершей жены, и спросить у него совета.
Запутанными путями он проехал к городской тюрьме Стокгольма и заказал свидание с Гуннаром Форсбергом. Это свидание ему дали. Полчаса спустя он сидел напротив меня и рассказывал мне свою историю тихо и жалобно.
Глава 16
Он меня боялся. И правильно делал.
Я просто нюхом чуял его страх, хотя его отделяли от меня стекло и решётка. Я узнавал этот страх по тому, как он сидел, обвив ногами ножки неудобного складного стула, какие администрация стокгольмской городской тюрьмы считает допустимым предлагать посетителям. Я читал этот страх в его движениях. Я слышал этот страх в его голосе. И его счастье, что я чувствовал этот страх, а то я не знаю, что было бы, если б Ганс-Улоф Андерсон посмел явиться ко мне с такой историей без трясущихся коленей, без пота на лбу и не обделавшись с испугу, который можно было обонять.
– Идиот, – сказал я после того, как тягостное молчание продлилось достаточно долго.
Он вздрогнул, сжал губы, поднял трусливый взгляд и тихо сказал:
– Что толку от того, что ты меня обругаешь?
– Было полным идиотизмом с твоей стороны ехать прямиком в полицию после такого телефонного звонка. Было полным идиотизмом оставлять Кристину на секретаршу, которая понятия не имела, о чём идёт речь.
– Да, я не спорю. Это было идиотизмом. Теперь я и сам это знаю. Но видит Бог, я впервые в жизни столкнулся с такими людьми!
– Ах да, как это я забыл! Господин учёный. Стоящий слишком высоко над тёмными инстинктами и низкими побуждениями. – Я разжал кулак: суставы пальцев были стиснуты до боли, а на ладони отпечатались следы ногтей. – Даже самый большой во всей стране кретин, дорогой мой зять, в первую очередь позаботился бы о своём ребёнке. Можешь называть это инстинктом наседки, но всякий нормальный человек сломя голову помчался бы в школу, прорвался сквозь все преграды, заслонил собою ребёнка и криком созвал полгорода. А ты? О нет, какая наглость с моей стороны – так говорить с тобой. Орать на тебя. На тебя, представителя научной элиты. На тебя, обитателя медицинского Олимпа. На тебя, распорядителя Нобелевской премии. Это против всяких правил и понятий о чести, не так ли?
Он открыл было рот, но у него хватило ума не произнести ни звука.
Я подавил рвавшиеся наружу чувства и сказал себе, что теперь бессмысленно неистовствовать, этим я добьюсь лишь того, что войдёт охранник и прекратит свидание, и никто от этого не выиграет.
– Я говорил тебе, чтобы ты берёг Кристину, – объяснил я как можно спокойнее. Но, видимо, всё же не так спокойно, как мне хотелось. – Ведь я говорил тебе это, а?
Он кивнул.
– Да.
– И что я тебя убью, если с Кристиной что-нибудь случится, я тебе тоже говорил, так?
Он сглотнул.
– Гуннар, после аварии я ни капли в рот не брал, видит Бог…
– Ч-чёрт! – вскричал я и, опрокинув стул, изо всей силы ударил кулаком по бронированному стеклу, которое защищало от меня Ганса-Улофа. – Ты истребил мою семью! Ты губишь нас одного за другим, и не рассказывай мне после этого, что ты не виноват!
Я услышал за спиной низкий голос:
– Гуннар. Успокойся.
Я обернулся. Охранник. Вырос как из-под земли. Светловолосый, стройный, но медвежьей силы мужчина с тонко подбритой бородкой и скучающим презрением ко всем арестантам на лице, словно говорящем: «Я всего лишь делаю свою работу». Когда в начале свидания Ганс-Улоф попросил его оставить нас одних, он тут же вышел, чего не делал раньше ни один охранник – например, когда об этом просил кто-нибудь из моих адвокатов.
Я уставился на него невидящим взглядом. В глазах у меня было темно.
– Он погубил мою сестру… – услышал я собственный хрип, – а теперь… Сперва Ингу… а теперь…
Должно быть, я действительно был не в себе, если выдавал такое.
– Гуннар, – ответил охранник, – что бы там ни было, но если ты не будешь сдерживаться, мне придётся прекратить свидание. Так что попытайся дышать спокойно, подними стул и сядь на него.
Я успокоил дыхание, поднял стул и сел за привинченный к полу стол из крашеного железа.
– Мне остаться? – спросил охранник, обращаясь к Гансу-Улофу.
Тот отрицательно покачал головой.
– Спасибо, но это действительно очень интимный разговор.
– Как скажете, – ответил мой надзиратель и снова вышел за дверь со смотровым окошком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151