Я позвонил Гансу-Улофу и спросил, не было ли известий от Кристины. Не было. От похитителей тоже нет. Голос у него был обречённый и подавленный.
– Этот парень меня беспокоит, – сказал я в ответ на вопросительный взгляд Биргитты, убирая телефон.
– Ты несправедлив к нему, – сказала она. – Ганс-Улоф Андерсон – человек с живым воображением. И совершенно естественно, что страхи у него преувеличены по сравнению с нормальными людьми,
– Ну, тогда я рад, что я такой чурбан, – ответил я. – А то бы я не выдержал.
– Нашёл чему радоваться, – с сарказмом бросила она. Наша утренняя гармония, видимо, уже дала трещину. В следующий момент она вскочила, взглянув на кухонные часы.
– Ах, я же хотела… В одиннадцать! Точно… – И она выбежала. Тут же я услышал, как в гостиной включился телевизор.
Я последовал за ней. Она стояла посреди комнаты, держа в одной руке журнал с телевизионной программой, а в другой пульт, и тут на экране возникло лицо Софии Эрнандес Круз.
– Это передача для женщин, – объяснила Биргитта. – Берут у неё интервью.
– А, – сказал я.
Интервью проходило на потрясающе банальном уровне, наверное, соответствующем уровню передачи для женщин. Мы узнали, что София Эрнандес Круз живёт в квартире с видом на Рейн, что порядок там поддерживает домработница, что за растениями на своём балконе она ухаживает сама, а вечерами любит сидеть у камина с бокалом красного испанского вина и книгой. И какие же книги она любит читать, безжалостно спросила интервьюерша. Детективы. Я рассеянно размышлял, рассказать ли об этом Гансу-Улофу или не надо. Неужто все медики так любят детективы? И если да, то почему?
Если незатейливость вопросов и смущала нобелевского лауреата, она не подавала виду. И даже казалось, что она находит этот разговор приятным. Я разглядел её получше. Она была элегантна, одета во что-то чёрно-синее, хорошо причёсана и сдержанно подкрашена. Что она уже давно немолода, было заметнее, чем в том старом интервью, которое я видел на кухне пансиона.
Биргитта смотрела и слушала как зачарованная, забыв обо всем на свете. Казалось, она хочет пробуравить взглядом экран. Вздохнув, я опустился на диван. Не могло же это продлиться долго.
На вопросе, что особенно интересовало её в исследовании секса, расплылась в улыбке.
– Да ничего не интересовало.
– Ничего? – удивилась интервьюерша. У неё была причёска, которая за пределами студии была бы смешна, и искусственная деланая улыбка. – Но ведь несколько лет назад вам пришлось оставить кафедру в Испании, и всё из-за исследовательской работы о сексуальных реакциях, которая, на взгляд общественности, слишком далеко зашла. Это как раз одна из тех работ, за которые вы получите в среду Нобелевскую премию.
– Да, – кивнула профессорша. – Но моей целью было исследование взаимодействий гормональной и нервной систем. Сексуальное возбуждение я использовала только потому, что мне требовалась как можно более сильная гормональная реакция, – она неторопливо сцепила пальцы. – Непосредственно областью моих исследований был тогда способ действия наркоза.
Об этом интервьюерша явно ничего не знала.
– Наркоза? – повторила она, хлопая ресницами, и принялась перебирать свои бумажки. – Но ведь это достаточно далеко от секса, как мне кажется, разве нет?
Эрнандес слегка склонила голову набок.
– Это зависит от способа рассмотрения. Если вы задаётесь только вопросом, почему наркоз делает человека бессознательным, то да. – Она казалась абсолютно спокойной и уверенной, я должен был признать это. Из неё получилась бы хорошая королева. – Но я ставлю перед собой совсем другой вопрос. Я спрашиваю: что есть наше бодрствование! Это фундаментальнейший вопрос. И только когда мы поймём, что есть бодрствование, нам станет ясно, что такое наркоз.
Ведущая неуверенно улыбнулась.
– А, да. Убедительно. – После чего, видимо, решила, что её целевая группа получила достаточно материала к размышлению. – Могу ли я задать вам в заключение ещё и личный вопрос? – продолжила она, как будто всё остальное время делала что-то другое.
– Пожалуйста, – великодушно ответила Эрнандес.
– Верите ли вы ещё после всего этого в любовь? Или любовь для вас – лишь игра гормонов?
София Эрнандес Круз подняла брови, и на губах её мелькнула тонкая улыбка.
– Да, – сказала она, мягко кивнув. – Я верю в любовь. А исследую я лишь то, как она проявляет себя в нашем организме.
– Красивое завершение, – обрадовалась интервьюерша и с видимым облегчением повернулась к камере. – На этом, дорогие зрительницы…
Биргитта отключила звук.
– Она не в курсе, – заявила она столь же категорично, сколь и загадочно.
– Кто? – спросил я, так и не дождавшись разъяснений. Было видно, как София Эрнандес Круз на заднем плане экрана разговаривает с техником, который отцеплял от её внушительной груди микрофон. – Кто не в курсе чего?
– Она. Учёная. Она даже не догадывается об этом заговоре.
– Ты так считаешь?
– Женщина чувствует такие вещи, – утверждающе кивнула Биргитта и посмотрела на меня воинственно, каждым дюймом своего тела выражая: и не смей иметь другое мнение!
Но я не имел другого мнения.
– Очень может быть. Она тоже всего лишь пешка в игре, в которой на карту поставлено что-то совсем другое.
Биргитта задумчиво постукивала пультом по подбородку.
– А ты не думал о том, чтобы обратиться со всей этой историей в газету? Что, если бы весь этот скандал оказался завтра на первых страницах газет?
– Тогда бы эти гангстеры убили Кристину, зарыв и устранив все следы, чтобы их заказчики могли всё опровергнуть, – ответил я. – Кроме того, это не так просто, как ты себе представляешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151