— До свиданья! — крикнул он не оглядываясь.— Не опоздайте на операцию. А до тех пор даже во сне думайте об одном: Василь Максимович Черемашко лежит у нас не для того, чтобы умереть!
И побежал наверх, переступая через две ступеньки.
Неужели пружина начала раскручиваться?
Ковалишин бросился вдогонку. Ничего не пропустить, быть свидетелем того, как начнет выбираться его патрон из своих пеленок и сумеет ли выбраться,— это будет страшно интересно!
Вадик догнал Друзя в мужском отделении.
Лицо Друзя снова стало замкнутым. Субординатору он сухо напомнил:
— Я же сказал: вы свободны.
— Я подумал,— скромно ответил он,—если вы при мне скажете Черемашко, что я последний дурак, то это будет куда убедительнее...
Дежурный врач нехотя пожал плечами. Но не сказал ни «да», ни «нет».
Черемашко лежал, запрокинув голову, сложив руки на груди, как покойник. Неподвижный взгляд был устремлен в потолок. На вошедших он не глянул.
Неужели ему так худо?
И все же Друзю во что бы то ни стало надо вторично завоевать доверие Василя Максимовича...
Женя заметила Друзя, лишь когда тот подошел к койке. Он удержал ее за плечо, чтобы она не вскочила.
— Пить просил?
-— Ни разу.
— А вы предлагали?
_ Едва слышно, не отрывая глаз от потолка, Черемашко прошептал:
— Я же говорил... не принимает мое тело воды... возвращает обратно... Зачем же пить?..
Друзь никогда не считал себя сообразительным. Но в этот раз он сразу подхватил оброненную Черемашко ниточку — авось поможет овладеть клубочком.
— Ого, какая сила воли! — с плохо разыгранным удивлением сказал он.— Не всякий способен вытерпеть такую жажду. А вы... Тому, кто на тот свет собрался, ничего, даже воды, не надо,— так рассуждаете?
Василь Максимович и бровью не повел.
— В операционной есть синтетическая плазма,— обратился Друзь к Жене.— Попросите у Веры Михайловны кубиков семьсот. Этим можно напоить любого привередника. Жидкость введем непосредственно в вену. Не задерживайтесь только, пожалуйста.
Друзь не повышал голоса, но каждое слово произносил так, чтобы дошло до Василя Максимовича: не отдадут его здесь на съедение ни боли, ни жажде.
Когда Женя вышла, Вадик как бы вспомнил:
— У товарища Черемашко очень серьезная просьба к вам, Сергей Антонович.
Черемашко наморщил лоб. Его отсутствующий взгляд оторвался от потолка, безразлично задержался на Вадике и перескочил на Друзя:
— Это вы, доктор?.. А мне показалось, будто это ваш молодой помощник... очень симпатичный парень... старательный... Здорово командует сестрицей... До чего же красивая... Где вы таких берете?
Это хорошо, что не погасли у Черемашко ни интерес к окружающему, ни охота к шуткам.
Друзь опустился на Женин стул и сам попытался пошутить:
— Очень интересная тема для размышлений. Сколько уже существует человечество, сколько еще будет существовать, а наш брат всегда оглянется на красавицу. Даже тот, кому за пятьдесят. Даже тот, кому кажется, что пришел его смертный час.
Черемашко попробовал улыбнуться.
— Не думайте, доктор, что смертный час страшен... Боится тот, .кто ничего не успел... или кого ни на что не хватило. А если ты за свою пол сотню сделал больше, чем кое-кто за восемьдесят... если жизнь свою прожил... так сказать... дважды...
— Короче говоря,— усмехнулся Друзь,— и лечить вас не нужно: в третий раз вам жить не с руки...
Василь Максимович подмигнул ему.
— Такой я, по-вашему, дурень?.. Как бы не так! — Он поискал взглядом Вадика.— Но просьба у меня скромнее... И предупреждаю: пока не добьюсь согласия, не отпущу вас.
— Это мне больше нравится,— кивнул Друзь.
Василь Максимович лег так, чтобы удобнее было наблюдать за врачом.
— Думал одно попросить у вас,— начал он,— а надо и о другом договориться. Не смейтесь только... Можете со мной не церемониться. Я пойду вам навстречу во всем, чтобы, когда попадут к вам те, кому еще жить да жить... вы и другие врачи не тыкались, как слепые щенята, носами, не зная куда.
Друзь оперся подбородком о палку и поднял взгляд на своего незадачливого помощника: «Видите, что вы наделали? Понимаете, что скрывается за этим желанием послужить науке? Похоже оно на надежду, на выздоровление?..»
Пока Вадик смущенно откашливался, Черемашко продолжал:
— Я же просил вас, доктор, не смеяться. И какой же вы исследователь? Почему не разрезали меня сразу? Зачем столько лишних хлопот задали и сестрице, и молодому товарищу, и себе? Собираетесь поддерживать меня кислородом, девичьей кровью и какой-то жидкостью? Ну, проживу лишний день. А какой толк мне и вашей медицине?.. Нет, слишком боязлива еще ваша наука, не достигла она., такой точности, с какой работаем теперь мы...
Друзь изо всех сил зажал палку меж коленями. Предлагать себя в качестве подопытного животного, философствовать по этому поводу,— значит, от недавней веры в выздоровление у Черемашко не осталось и следа.
Конечно, рассуждения Василя Максимовича наивны. Но чем-то они задели Друзя за живое. Много, очень много сделал Федор Ипполитович за свои шестьдесят два года. Но измерять свою жизнь не числом прожитых лет, а сделанным,— разве осмелился бы он на такое? А сам Друзь — с лихвой ли заполнил он свои тридцать пять лет?
Тем временем Черемашко, жадно ловя воздух, продолжал шептать:
— Теперь о другом... Утром придет сюда кто-то из моих. Если то будут мои старшие сыны или дочь Маруся... допустите их ко мне. На одну минуту.
Еще сильнее сжав свою палку, Друзь отрицательно покачал головой.
— Почему? — спросил Черемашко.
— Сейчас скажу...
Друзь встал, взял у вошедшей Жени плазму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49