Конечно, мне трудно представить себе, каким ты был тогда. Очевидно, лучше, чем теперь. А относишься к ней так, будто не дорогой ценой она досталась тебе, а словно репей прицепилась. Ты извини меня за это сравнение, но, право же, можно подумать, что тебе так же повезло с ней, как и во всем прочем. Настоящей цены ты ни за что не заплатил — вот и живешь так, словно нет у тебя ничего дорогого...
Не то ли самое, только откровеннее, наглее, три года назад сказал ему Игорь?
Нет, Татьяна брякнула ради красного словца — журналисткам это позволено. А Игорь замахнулся на все, чем жил и живет Федор Ипполитович. И получил за это что следует. По заслугам.
Но почему Федор Ипполитович так часто вспоминает сына? Настроение от этого не улучшается. Не становится его настроение лучезарным и от того, что Татьяна теперь все чаще сбивается на тропу, по которой идет ее упрямый, как осел, брат. Неужели ей захотелось того же?
Кому-кому, а ей следовало бы относиться к отцу почтительнее. Вырасти в семье, где никогда не было ссор (история с Игорем исключений), не сказано ни одного грубого слова, где между отцом и матерью не было никаких раздоров,— откуда же Татьяна набралась всякой дури? От Игоря? Или сказывается то, что после своего непонятного развода с Борисом не нашла лучшего, чем он? Для женщин одиночество почему-то более тяжко, чем для нашего брата,— вот Татьяна и придирается к каждому отцовскому слову. Хорошо еще, что у нее хватает ума беседовать с отцом на опасные темы без свидетелей.
Все равно надо со всей строгостью предупредить ее, чтобы она не давала воли своему языку...
Федор Ипполитович поцеловал жену в щеку с тем же теплым чувством, что и когда-то. Ничто его не тревожило, все вчерашнее как бы кануло в небытие.
Ольга повела речь о всяких домашних мелочах. Беседа текла мирно, хотя грустных ноток в ее голосе было достаточно. Но чем ей помочь? Не одни только успехи, победы и радости были в их жизни. Были и утраты, и горе, и уход из дома сына...
Владимир, старший сын, родился в дни, когда страна тяжко переживала смерть Ильича... Быть достойным данного ему имени стало для Володи законом. Он мечтал о физико-математическом факультете. Володя был бы, наверно, среди тех, кто пробивается к последним тайнам атомного ядра или вот-вот осуществит мечту о полете на другие планеты. Но прожил он только двадцать один год. Война началась на второй день после того, как он окончил десятилетку. Понедельник двадцать третьего июня застал его в военном училище. В сорок втором Володя отступал до Донца к Волге. От Волги до Эльбы он добирался ползком, по-пластунски. Погиб гвардии капитан Владимир Шостенко в день самого радостного праздника— девятого мая 1945 года — в последнем бою на северной окраине Праги. Там и похоронен...
Второй сын, Игорь, пошел по стопам отца — стал хирургом. Окончив мединститут, он наотрез отказался от всего, что ему предлагал отец, и умчался в Донбасс. Последние четыре года работает в маленькой больнице. Дома за это время был всего два раза.
Во время второго приезда внезапно как с цепи сорвался— такого наговорил отцу и таким недопустимым тоном... Федор Ипполитович не сдержался, залепил зазнавшемуся молокососу увесистую пощечину.
С тех пор они больше не встречались (да Игорь и не приезжал в родной город) и ни одной строчки друг другу не написали. Признать свою вину? Шостенковское самолюбие на это не способно.
А хирург из непутевого сына все-таки вышел. И, кажется, неплохой. То, что он пишет матери и сестре, что рассказывают о нем приезжие из Донбасса, невольно тешит отцовское самолюбие: в своей не по последнему слову науки оборудованной больничке Игорь не побоялся вырезать опухоль в легких, сделал резекцию пищевода... Что ж, если это не игра ва-банк отчаявшегося картежни
ка,— молодец! Шостенковская хватка, ничего не скажешь.
Но такие мысли Федор Ипполитович решительно гонит от себя.
Не вернулась почему-то под отцовскую кровлю после развода и Татьяна.
Пусто теперь в этой квартире.
Федор Ипполитович по целым дням в институте. Иногда приходится бывать там и по вечерам, и ночью. А разве мало больных в других больницах нуждаются в его консультациях? Кафедру в мединституте он уже передал своей «правой руке» — Михаилу Карповичу Ляховскому, но два раза в неделю читает там спецкурс о современных проблемах хирургии. Отнимает время и председательствование в местном хирургическом обществе. А дома— стол, ящики и подоконники в кабинете заполнены тем, до чего еще не дошли руки.
Чуть ли не все время Ольга одна. Молчаливой стала ее жизнь. Лишь за завтраками и обедами она отводит душу в бездумных беседах с мужем...
Но можно ли назвать беседами то, что происходит за этим столом? Торопливая болтовня старой женщины обо всем сразу — вот что это такое. И Федор Ипполитович, по правде говоря, не очень прислушивается. Он глядит Ольге в глаза, иногда хмыкнет, иногда кивнет. Но думает о своем...
Ольга вдруг заговорила о дочери, и ее мысли в чем- то сошлись с мыслями Федора Ипполитовича о Татьяне.
Ольгу беспокоило: куда уехала Татьяна? Две недели ее не видно...
Федор Ипполитович сказал первое, что пришло ему на ум:
— Может, все-таки влюбилась? Я буду только рад. Не понимаю твоего беспокойства. Татьяне вот-вот перевалит на четвертый десяток. Даже Игорь меньше тебя беспокоит. Вот уже месяц, как я ничего о нем от тебя не слышу. *
Сказал он это шутя. Но с этого началась первая сегодняшняя неприятность.
Юмор Федора Ипполитовича не понравился Ольге: как можно смеяться над тем, от чего три года кровоточит ее сердце?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49