Ночь под понедельник
Роман
(укр)

Так уж повелось, что по воскресеньям и в праздники чаще всех дежурил в клинике Сергей Антонович Друзь.
Нет, это не было узаконено расписанием. Но каждый, у кого «всенощная» приходилась на выходной день, сразу же просил сговорчивого коллегу обменяться дежурствами, и тот никому не отказывал.
И все же не чрезмерная доброта Друзя была тому, причиной. Слишком трудно ему жилось. Медицинский институт он окончил в тридцать лет. Ординатором стал лишь два года тому назад. Не так просто идти в ногу с более молодыми коллегами и быть образцом для тех, кого поручили тебе воспитывать. И как угнаться за учителями? Друзю все время казалось, будто учителя идут все еще слишком быстро, а воспитанники вот-вот начнут наступать ему на пятки.
Без воскресных и праздничных дежурств ему никак не обойтись. Для исследовательской работы лучших дней нет.
По воскресеньям не бывает ни процедур, ни обходов, ни операций, больных не донимают бесконечными расспросами о том, как им спалось, что болит, как самочувствие, их не выстукивают, не выслушивают, не берут анализов. В палатах с утра до вечера идут нескончаемые тихие разговоры, шелестят газеты и страницы книг, негромко постукивают косточки домино, осторожно передвигаются шахматные фигуры. От двух до четырех по воскресеньям приходят в клинику гости, и после свиданий с родными и друзьями больные почти не капризничают, ни на что не жалуются. И задолго до десяти часов, когда в палатах гасится свет, вся клиника мирно засыпает...
Блаженствовать Друзь начинает сразу после вечера него обхода. Воскресные вечера — от шести до одиннадцати, а то и до полуночи — принадлежат только ему.
Целый вечер чувствовать себя независимым, отдаваться только тому, что делает тебя и зорче, и увереннее, без чего не догонишь старших, не будешь хорошим руководителем младших,— за это отдашь не только досуг!
Было бы совсем хорошо, если бы институт вообще не оставлял свободного времени. Как только Друзь остается один, тотчас же приходят тревожные мысли: тема его диссертации устареет прежде, чем он ее закончит, никогда не стать ему вровень с теми, кто считает себя прямым и законным преемником Николая Ивановича Пирогова. Хорошего врача из него вообще не выйдет...
Только работа способна приглушить эту настойчивую тревогу...
А если быть честным до конца,— зачем досуг человеку, если делить его не с кем?
Друзю пошел уже тридцать шестой, но у него ни жены, ни детей. И не будет. Какая женщина захочет связать свою жизнь с нескладным, неловким, хромым (хоть это и не очень заметно), несмелым и угрюмым инвалидом? В самом деле, разве он способен дать кому-нибудь счастье?
Из-за этой замкнутости не повезло Друзю и в дружбе. Да и живет он у черта на куличках — в бывшем железнодорожном поселке, за полтора километра от трамвая. Кто пойдет к нему?!
Правда, Александр Семенович Танцюра приходил несколько раз без приглашения. Его и Вадима Григорьевича Ковалишина определили к Друзю, так сказать, в субординаторы. Это одна из последних причуд профессора. Старик отлично знает, что хирург из Друзя еще никакой, а все же подсунул ему двух юных помощников. Таково у Федора Ипполитовича правило: чтобы его ученики быстрее научились плавать, он внезапно толкает их в глубокую воду...
Так и Друзь два года назад вдруг стал ординатором. Как он до сих пор не пошел ко дну, уму непостижимо.
Странно сложились взаимоотношения между неокрепшим воспитателем и слишком бравыми питомцами.
Диплом Танцюра получил в позапрошлом году, ему
только двадцать шестой, а солидности у этого молодого человека словно у сорокалетнего. Во всяком случае, все величают его по имени-отчеству. Очевидно, Танцюра считает, что Друзь просто не хочет делиться с ним своими знаниями, и потому выдирает их у своего наставника как бы клещами. В гостях у Друзя он только этим и занимается.
Легче с другим субординатором. Вадик (так зовут его почему-то все) лишь на год моложе Танцюры, а какой он еще мальчишка! На мир, а прежде всего на хорошеньких девушек и особенно на медсестру из мужского отделения Женю Жовнир, этот юнец таращит глаза так изумленно, словно всякий раз видит их впервые. Но голова у этого парня, если ничто не мешает ему сосредоточиться на нужном, кажется, ясная...
Почему же Друзь не сумел сблизиться с ними? Почему он вообще трудно сходится с людьми?
После войны был у него только один друг — Игорь Шостенко. Сдружились они еще на первом курсе, хоть Сергей старше Игоря на семь лет. В мединституте говорили, что их водой не разольешь. Игорь торжественно величал Друзя Орестом, сам довольствуясь более скромной ролью Пилада.
Странной была эта дружба. Ни в чем они не были похожи, и дня не проходило, чтобы они не поспорили, чтоб не наговорили один другому такого, чего, казалось бы, ни забыть, ни простить нельзя. Но мирились быстро, потому что часа не могли прожить друг без друга, и кто-нибудь из них (чаще это был непоседливый Игорь) склонял перед другом повинную голову.
А вот отцу своему Игорь до сих пор ничего не простил. Кто из них больше виновен — Игорь или Федор Ипполитович,— не Друзю судить. А только не забыл он того дня, когда Игорь вдруг заявил: «Сегодня ночью уезжаю в Донбасс. Тесно нам в этом городе — мне и здешнему корифею». Произошло это пять лет назад. Целый год Игорь не мог устроиться, потом начал работать хирургом в небольшой шахтерской больнице где-то возле Кадиевки. Женился там, родился у него сын... После окончательного разрыва с отцом, вот уже три года, Игорь не показывался в родном городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49