С подобным напоминанием Друзь мог к ней не обращаться. Это было здесь общим правилом. А вот ему» следовало бы знать, что дежурный врач должен встать, когда к нему подходит даже санитарка.
— Василь Максимович уснул,— сказала она.
— Это хорошо...
Друзь подпер голову рукою, закрыл глаза. И Жене начало казаться, что он говорит не ей, а беседует сам с собой.
— Черемашко во что бы то ни стало должен выспаться... Я очень боюсь за него. Привезли его с парезом кишечника, почти в коллапсе. Есть несколько болезней с такими грозными симптомами. Какая же у него?.. Если коллапс наступит снова, справитесь ли вы? С минуты на минуту должны привезти опасно раненную, я буду в операционной, помочь вам не смогу.— Друзь придвинул к Жене клочок бумаги: — Это вам памятка: позвонить Марии Степановне, узнать группу крови Черемашко. И телефон Вадика... извините, Вадима Григорьевича Ковали- шина. Вы его, думаю, знаете.
Еще бы Жене не знать чуть ли не самого навязчивого претендента на ее внимание! С первого ее появления здесь он начал приставать с путаными проповедями на этические, общеобразовательные и общественно-политические темы. И хоть Женя не раз прозрачно намекала — никакой разницы между ним и телеграфным столбом она не видит,— Вадик не терял надежды, что изо всех своих рыцарей она непременно выделит его.
Какие способности разглядел Друзь у Вадика, этого никто в клинике не знает.
— Как только вы увидите,— продолжал дежурный врач, так и не открыв глаз,— что камфора, грелка, кислород не помогают, немедленно вызывайте Вадима Григорьевича и берите у Марии Степановны кровь для переливания. Ковалишин живет недалеко, примчится моментально. Я его предупредил. Он уже не спит и не заснет — всю ночь будет ждать вашего звонка.
Женя возмущенно выпрямилась:
— Сергей Антонович!
— Извините мне эту шутку, Женя. Мне казалось, что Вадику не на что надеяться. Но если вы... я очень рад за вас обоих.— Он открыл глаза и с не очень веселой улыбкой посмотрел на девушку.— Я не думал, что у вас зоркие глаза. Но если вы разглядели в Вадике его настоящую суть...
Неужели Сергею Антоновичу так дорого счастье Вадика? А свое?
— Все будет сделано,— послушно пообещала Женя.
Друзь кивнул, и взгляд его стал отсутствующим. Кажется, не только больной его беспокоит. Взять к себе в палату человека, ничего общего с твоими больными не имеющего,— за такое своевольство его по головке не погладят.
И у Жени вырвалось совсем не то, что она хотела сказать:
— Ну зачем вы положили Черемашко в свою палату?
Друзь нахмурился. Но на Женю взглянул так, будто
перед ним не молоденькая сестра, а человек, способный что-то посоветовать, чем-то помочь.
— Причин много.— Он оперся на стол обоими локтями, словно трудно ему стало сохранять равновесие.— Я боюсь, что завтра... завтра Василь Максимович будет приговорен к смерти.
Девушка отпрянула.
— Приговорен? Кем?
Высказанное вслух им самим, испуганно повторенное Женей, предположение это показалось Друзю совсем ужасным. Он с трудом встал. Остановился против Жени, всей тяжестью навалившись на палку. И заговорил с невеселой иронией:
— Какие же мы с вами робкие и сентиментальные... Пришли вы сюда недавно, но видели здесь, вероятно, не одну смерть. А обо мне и говорить нечего. А испугались мы одинаково... Для вас ведь Василь Максимович чужой человек...
— А для вас?
— Я-—Друзь ссутулился еще больше. И вдруг заторопился:— Правильно, Черемашко надо было поместить
в ваши палаты. Правильно, до Самойла Евсеевича мне далеко, я не гожусь ему и в подмастерья. Правильно, мне завтра влетит. Но я обрадуюсь, если Самойло Евсеевич докажет, что мой поступок своеволие... и возьмет Черемашко к себе... А если не возьмет? А если скажет: лет через двадцать или сто, когда медицина научится воскрешать мертвых, тогда пожалуйста,—что в таком случае?
Женя почувствовала себя не совсем уверенно: вечером сухарь сухарем, готовый удалить с дежурства медсестру за пустяковую неточность в ответе, а ночью с той же сестрой заговорил как с близким другом.
Но то, что он сказал о Евецком, задело Женю.
— Значит, и вы полагаете, что Самойло Евсеевич лечит только тех, кто и без него выздоровеет?
Друзь сердито сдвинул брови.
— Я ничего не полагаю, Женя. Я с радостью отдам Черемашко заведующему нашим отделением, если он скажет «да». Но он так не окажет. Бот увидите... Я точно не знаю, что с Черемашко. Его болезнь очень запущена. Не знаю, переживет ли он завтрашнюю ночь. По-видимому, утром ему придется лечь на операционный стол. Возможно, операция убедит нас, что Василь Максимович безнадежен. Тогда единственное, что мы сможем,— это позаботиться, чтобы он скончался без лишних мук. Ну, а если он уже лежит в моей палате, то эту печальную миссию охотно поручат мне. Кому приятно нести ответственность за то, что первый год новой пятилетки клиника начинает с повышения процента смертности...
Женя по-детски прижала ладони к щекам. Глаза ее стали такими большими, что казалось, на ее лице ничего, кроме них, не осталось.
— Возможно, мои опасения преувеличенны,— подумав, продолжал Друзь.— Тогда завтра не будет более счастливого человека, чем я.
На столике загудел телефон.
— По мою душу.— Друзь нервно схватил трубку.— Иду!
Машинально ткнул трубку Жене в руку и, не опираясь на палку, направился к выходу.
Возле двери он озабоченно оглянулся.
— Не забудьте моей просьбы, Женя. Чаще поглядывайте на Василя Максимовича. И не потеряйте номер
телефона Ковалишина. Позвоните ему, пожалуйста, еще до того, как вам станет трудно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49