...Такой была жизнь Друзя до одного январского воскресенья тысяча девятьсот пятьдесят шестого года.
Впрочем, и в то воскресенье дежурство началось как обычно, если не считать того, что, несмотря на гололед, Сергей вышел из трамвая за две остановки до институтской и прошелся пешком. Лишь изредка он позволял себе такие прогулки.
Вчера и позавчера была оттепель. Над городом висел туман. Дружно, будто в марте, капало с крыш. А сегодня в полдень выглянуло солнце, стало подмораживать, и тротуары превратились в катки.
Прогулка не продолжалась и десяти минут, но Друзь почувствовал себя бодро и уверенно, к институту подошел, почти не опираясь на палку. Низкое январское солнце, казалось, просветило его насквозь, а морозный ветерок словно выдул из него всю накопившуюся за неделю усталость.
В клинике настроение у Друзя стало еще лучше.
Вот уже две недели тяжелобольных к ним почему- то не направляют, сложных операций делать не приходится. В палатах остались лишь те, кого вот-вот должны выписать, или такие, кого неторопливо готовят к плановым операциям. Во время обхода ни одной жалобы Друзь не услышал. Даже в детском отделении царил покой, так как у малышей только что побывали мамы.
Подвезло Друзю также с дежурным медперсоналом.
В пропускнике этой ночью будет хозяйничать Мария Степановна. Эта не подведет, она работает в институте со дня его основания.
И совсем уверенно чувствуешь себя, когда в операционной дежурит Вера Михайловна. Даже во время самых сложных, самых неожиданных операций ей ничего не нужно объяснять: она знает, что потребует от нее через секунду хирург, подает ему то, что нужно, прежде чем тот протянет руку. В клинику она поступила после войны. Сначала работала с Федором Ипполитовичем — прошла, так сказать, его суровую школу.
Можно во всем положиться и на медсестер и нянь, дежурящих в женском и детском отделениях.
Но в мужском...
Друзь не сумел скрыть досады, когда из-за столика в коридоре мужского отделения встала и пошла ему навстречу Женя Жовнир.
— Вас уже назначают на ночные дежурства? — забыв поздороваться, спросил он.
Женя ответила весьма вежливо:
— Здравствуйте, Сергей Антонович.
И глаза у нее были спокойны и ясны, Вадик Ковали* шин сравнил бы их с глубочайшими озерами.
— М-м... Угу! — пробормотал Друзь.
После долгого молчания Женя наконец ответила:
— Да, назначили. Впервые.
Друзь отвел глаза в сторону.
Как хорошо, что эта медсестра работает не с ним! И вообще — с какой стати эта красавица пошла в мед* сестры? Кто из институтских умников направил ее в мужское отделение? Или она приглянулась самому Са- мойлу Евсеевичу? Конечно, у выздоравливающих при взгляде на Женю появляется могучее желание поскорее стать совсем здоровым. Но ведь и молодые врачи не сводят с нее глаз. Вадик, например, при ней обо всем забывает...
В клинике Женя работает с осени. Ей двадцать один год. Цвет ее волос вызывает зависть даже у настоящих блондинок: рядом с ней они сами себе кажутся крашеными. И как они пышны, Женины волосы! Косынка на них почти не держится: как бы туго ее ни завязывать, она то сбивается набок, то сползает на затылок.
Вот и сейчас — едва Женя повернула голову, как вдруг вспыхнуло золотое сияние. И сделала это Женя нарочно: слишком уж невинные у нее глаза.
Но Друзя этим не проймешь. Если присмотреться к этой медсестре повнимательнее, ничего особенного не увидишь. Лицо как лицо. Рост средний, не худая, но и не полная. Конечно, белый халат не идеальное платье для девушки: он слишком все обобщает. А в другой одежде Друзь Женю не видел. И не желает видеть.
Вот разве глаза... Впрочем, если и к ним приглядеться... Темно-серые, почти круглые, величиной с медные пятаки. Хоть год в них всматривайся — все равно не поймешь, то ли они как глубокие озера, то ли как унылое осеннее небо. И вряд ли они зеркало души.
Задолго до появления этой медсестры в клинике Друзь приучил себя не замечать женской красоты. Зачем она ему?
Возможно, есть что-то в Жене помимо внешности.
Пусть ищет это вперегонки с остальными молодыми врачами Вадик. Не возбраняется и солидному Александру Семеновичу Танцюре весьма пристально посматривать ей вслед. По всей видимости, клиникой число ее рыцарей не ограничивается.
Но вот что странно — у самой скромной девушки от всеобщего внимания кругом пошла бы голова. А Друзь ни разу не заметил, чтобы Женя с кем-нибудь пококетничала. Даже Вадик, самый настойчивый среди ее поклонников, не может похвалиться тем, что хотя бы один-единственный раз, хотя бы еле заметная искорка вспыхнула для него в Жениных глазах, что услышал он от нее хоть словечко, от которого и у маленькой надежды вырастают крылья.
А ведь Женя на ласковые слова не скупится. Но слышат их только лежачие больные. С ними она всегда чутка, добра, спокойна, для каждого делает больше, чем у нее просят. Такой и должна быть медицинская сестра.
Тот же Вадик как-то сказал Друзю: осенью этого или следующего года Женя Жовнир непременно станет студенткой медицинского института. Но какое дело до этого Друзю? Сейчас только одно имеет значение: Женя всего четыре месяца работает здесь, пришла сюда прямо из школы — рано ей дежурить ночью да еще под понедельник! Старшая медсестра такого неосторожного шага не сделала бы. Значит...
— Кто замолвил за вас словечко старшей?
Друзь вложил в этот вопрос всю свою язвительность.
Женя ответила с холодным достоинством:
— Сестра, которая должна была дежурить сегодня, заболела. Я предложила себя. Старшая полтора часа экзаменовала меня самым придирчивым образом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49