И в конце концов согласилась.
— Ну п что из того? — сказал Друзь угрюмо.— Я легко сдал бы любой экзамен по латинскому языку. Но разговаривать на нем я не отважусь.
Друзь был на голову выше Жени. Она запрокинула голову (косынка сразу же съехала на затылок), как бы сверху вниз посмотрела на своего собеседника и твердо заявила:
— А я за себя не боюсь.
Волосы рассыпались по ее плечам.
Друзь предусмотрительно отвернулся и не заметил ни воистину королевского взгляда, ни золотого сияния.
— Смело сказано,— сказал он.— Но смотрите, чтобы не пришлось снять вас с дежурства...
Его взгляд упал на руки девушки. Правая была опущена в карман, а пальцы левой нетерпеливо теребили полу халата.
— Вот видите, нервы у вас — никуда.
Женя спрятала руку за спину и удивленно спросила:
— Нервы? Нет, они у меня послушные. Не растеряюсь ни при каком чепе... Я знаю, какое будет у меня дежурство. Ни одной спокойной минуты: всю ночь за мной будет следить самый большой придира. Знаю и не боюсь. И вам нечего бояться за меня и за мои нервы,
У Друзя искренне сорвалось:
— Браво!
В самом деле храбрая девчушка!.. Не легко придется тому, кто завоюет в конце концов это самоуверенное создание: скромная роль нитки, которая беспрекословно тянется за иголкой,— вот его участь.
Собственно, Женя сумела поставить себя здесь высоко. Влюбляются в нее преимущественно издали. Никто при ней даже словам воли не дает — все ее рыцари стоят перед ней как по команде «смирно»...Для такой, если она поступит в мединститут, не крутой горой он будет, а пологим пригорком...
— Теперь посмотрим, что у вас в палатах.
Голос Друзя почти утратил суровость. Женя этого не заметила. Пропустив врача вперед, она независимо пошла за ним, на ходу пряча волосы под косынку.
— Больных в отделении сорок семь,— словно читая по бумажке, доложила она.— Лежачих четверо. Свобод* ных коек три. Одна в вашей палате,
В мужском отделении Друзь пробыл не менее часа. И Жене пришлось сдать еще один экзамен. Возле каждой кровати врач заставлял девушку со всеми подробностями докладывать о больном, о том, что назначено ему на вечер и на утро, что она должна делать, если ему вдруг станет плохо. Во время этого допроса с пристрастием Женя отвечала Друзю спокойно и безошибочно, ни разу не опустила глаза. Она знала все, что надлежит знать медицинской сестре, а нервы у этой девушки были отнюдь не девичьи.
Когда выходили из последней палаты, не она, а Друзь
вздохнул с облегчением. Женя победно встряхнула голо* вой. И Друзь увидел, как сияли у нее глаза. Каким счастливым был бы, наверно, Вадик, если бы они засияли так для него!
Женя позволила себе обратиться к дежурному врачу с едва скрытой иронией:
— Вы так увлеклись проверкой моих способностей, что на больных почти не обращали внимания. К счастью, все они в хорошем состоянии. Вы столько сил потратили на меня — вам их не жаль? ' Друзь тихо стукнул палкой по полу. — Боюсь, что ваши испытания еще не закончились. Ч) Ночи под понедельник спокойными у нас почти не бывают. Будьте готовы к более трудному, чем наша беседа. Даже о пустяках сообщайте мне сразу же. Дежурная на ) " коммутаторе будет знать, где я нахожусь... Сейчас я иду Ч> физиологическую лабораторию.
Друзь надеялся, что за сегодняшний вечер ему удастся сделать немало. В лаборатории он сначала посидит над последними гистологическими срезами, затем проверит, в каком состоянии находится поставленное в термостат вчера: долго ли еще ему вызревать? После этого спустится к собакам, у которых недавно восстановлена ткань аорты. До сих пор они чувствовали себя хорошо. Опыт с ними дополнит, а то и внесет кое-что новое в те вопросы восстановительной хирургии, которых ему придется коснуться в своей диссертации. Это было бы здорово!.. А если позволит время, можно будет еще раз проверить все «за» и «против» в отношении разработанных им и уже опробованных на тех же собаках операций крупных сосудов. Конечно, до клинического применения этого метода еще очень далеко...
Не успел Друзь сообщить дежурной на коммутаторе, где он находится, как на столе затрещал телефон.
Неужели так рано приехала сегодня «скорая помощь»? Или это Женя слишком точно начала выполнять его приказ? По-видимому, этот чертенок до тех пор не успокоится, пока не сведет с ним счеты за еще закончившийся экзамен...
Друзь снял трубку.
— Слушаю.
— Сергей Антонович?
Друзь тяжело оперся на палку. Меньше всего он хо* тел услышать этот голос. И как бы спокойно ему жилось, если б он вообще не слышал его никогда...
На какое-то мгновенье он увидел в глубине полутемной лаборатории другие глаза — тоже серые, только светлее, с разрезом как у кореянки. Они чуть прищурены, полны лукавой иронии, все и вся для них — лишь повод для резких или ласковых острот, для добродушных, а порой и злых насмешек. Одиннадцатый год знает Друзь Татьяну Федоровну, но не помнит случая, когда взгляд ее был бы печальным. Даже позапрошлой осенью глаза ее посмеивались. А все тогда считали, что на нее обрушилось огромное несчастье... Вот только у рта ее иногда появляется горькая морщинка. Но как определить свое отношение к человеку, если не знаешь, чему в нем верить— глазам или морщинке?.. Только в одном Друзь убежден: спокойным можно быть, лишь не вспоминая о Татьяне Федоровне.
Почему, собственно, он сейчас взволновался? Разве не все равно ему, почему позвонила Татьяна Федоровна сегодня, после двухнедельного молчания?
Друзь сдержанно ответил;
— я...
В трубке засмеялись.
— Мне казалось, на этот раз вы обрадуетесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49