Кроме того, Черемашко крестный, так сказать, отец всех заводских изобретателей и рационализаторов: первый проверяет на практике предложенное ими. Не обошел Павло Иванович и того, что он тоже живет на Артемовке — через два двора от своего больного. Вместе были в эвакуации. У обоих вокруг домов изумительные яблони и редчайшие георгины. Встречаются цеховой врач и сменный мастер чуть ли не ежедневно...
Словом, когда Василь Максимович заболел, Павло Иванович немедленно взял над ним, так сказать, дружеское кураторство. Районные врачи, консультанты — сегодня одни, завтра другие,— их выводы и рекомендации необходимо приводить к одному, если можно так выразиться, знаменателю. Но к какому именно знаменателю он все привел, об этом Павло Иванович так и не вспомнил. Зато все замеченное в больном им самим или услышанное от его родных, других врачей и консультантов он кое-как собрал в кучу, а вы уж, уважаемый коллега из знаменитой клиники, разбирайтесь сами...
Боли в верхней части живота Василь Максимович почувствовал в субботу восьмого января. Однако темпера-1 тура не очень повысилась и все время держалась на одном уровне: тридцать семь и семь.
Районный врач принял во внимание возраст Василя Максимовича и то, что в ночь на первое января все человечество встречает Новый год; кроме того, второго января на свет появился новый представитель славного рода Черемашко — второй внук Василя Максимовича, что также было соответствующим образом отмечено. Это дало основание прийти к выводу: старый мастер задал своему пищеварительному тракту чрезмерную нагрузку, а это привело к острой кишечной интоксикации...
После обычных в таких случаях мероприятий желудок и кишечник пришли как будто в норму. Но боль день ото дня усиливалась, РОЭ подскочила до тридцати. Павло Иванович пригласил двух специалистов. Хотел еще и хирурга привести, но консультанты уверили его, что у Черемашко острое воспаление печени или желчного пузыря, а возможно, и то, и другое. Тем временем Василь Максимович быстро худел, от боли перестал спать, его начала мучить неутолимая жажда, почти перестали работать почки...
Вчера крайне обеспокоенный Павло Иванович сделал наконец то, что следовало бы сделать еще дней десять тому назад,— собрал консилиум,— но снова забыл пригласить хирурга. Все согласились, что у больного интенсивный воспалительный процесс. Но где? Чем вызван? На это могли ответить только клинические исследования,— значит, Василя Максимовича надо положить в терапевтическую клинику... Районный врач обещал сделать это в понедельник.
Сегодня утром больной чувствовал себя сносно. А около девяти часов вечера к Павлу Ивановичу прибежал сын, который сидит сейчас в передней,— отец, мол, отходит.
Неожиданный парез кишечника, внезапная сердечнососудистая недостаточность — от такого и опытный клиницист может обомлеть. О старом враче из цехового медпункта и говорить не приходится. Тем более — слишком верил Павло Иванович в несокрушимое здоровье своего приятеля.
Но вера в ни на что не жалующихся приятелей подводит не только рядовых врачей. Разве не ошибается Федор Ипполитович относительно Струмилло? Разве не знает он, кого сделал своей «левой рукой»? Как бы такое незнание не завело профессора слишком далеко...
Усилием воли Друзь отогнал неуместные сейчас мысли.
Если бы Павло Иванович не был таким доверчивым, Черемашко давно лежал бы в больнице, и не было бы у него ни пареза, ни сосудистой недостаточности... А теперь... Чтобы помочь ему, необходим ряд клинических исследований. Их можно начать лишь завтра. И нужен для них не один день. А состояние больного — это видно простым глазом — подходит, если уже не подошло, к критическому. Сифонная встряхнет Василя Максимовича — до утра, возможно, с ним ничего не случится. А утром не возникнет ли неотложная потребность заглянуть под его брюшной пресс? Если для исследований времени не дано, без операции о причинах болезни не узнать. Но положить на операционный стол крайне истощенного человека... он погибнет, прежде чем хирург доберется до очага болезни!
Глубокая задумчивость Друзя испугала Павла Ивановича. Он совсем упал духом.
— Я что-то проворонил?
Друзь не ответил. Упреками ошибок не исправишь и потерянного времени не вернешь.
Да и Мария Степановна вышла из-за ширмы, застелила топчан чистой простыней. На него уложили больного, чтобы он отдышался после утомительной процедуры.
— Кровь я возьму после ванны,— шепнула сестра Друзю.— Его группу вы будете знать через полчаса.
Друзь взглядом поблагодарил ее: это первое, что может понадобиться. И если многолетний опыт подсказывает Марии Степановне торопиться с определением группы, то... Не придется ли переливать ему кровь сегодня ночью?
Позвонил телефон.
Врач из «скорой помощи» схватила трубку до того, как Друзь оглянулся на звонок.
— Слушаю... Так... Это я... Сейчас запишу...
Друзь задумчиво подошел к больному.
Сифонная помогла. Черемашко действительно почувствовал себя немного лучше. Исчез землистый цвет лица. Руки, темные от повседневного общения х металлом, руки рабочего, хоть и неподвижно лежат вдоль туловища, не кажутся обессиленными. Пульс слышен явственнее.
А перистальтика...
Друзь долго прислушивался к ней. Даже попросил помолчать суровую докторшу. Но если до промывания под брюшным прессом что-то прослушивалось, то теперь там было тихо.
— Вот вам и стало легче,— осторожно, чтобы не выдать себя, сказал Друзь.
— А вы, доктор, не скромничайте.— Взгляд у Василя Максимовича стал яснее, увереннее зазвучала речь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49