— Конечно, ты права... И волноваться тебе надо поменьше... Все, что я обещал...
— ...ты забудешь еще до рассвета,—закончила вместо него Надийка.— Ну что ж, придется мне каждый день напоминать тебе об этом. Или ежедневно провожать
тебя в институт, ни на шаг не отходить от тебя даже там...
— А если отец вдруг набросится на меня?
Надийка ответила не задумываясь:
— Попроси его как можно вежливее предъявить свои претензии тем, кто послал тебя к нему на стажировку.
Говорила Надийка очень уверенно, но столько было в ней беспокойства за своего мужа.,. И ее тепло Игорь ощущал не только локтем, оно как бы переливалось в него.
— Не дай ни одного повода для придирок, слышишь?—продолжала она.— Одним словом, поступай так, как мы условились, и — вот увидишь! — еще на этой неделе вы оба обниметесь и расцелуетесь!
Игорь невольно улыбнулся.
— Ну и хвастунья ты у меня.,
Надийка спрятала от мужа лицо. Наверно, всю красу свою отдала ему Ольга Яковлевна — темные волнистые волосы, тонкий нос, крепко сжатый рот, упрямый подбородок и —ясную голову. Надийка не помнит случая, чтобы ее Игорь оплошал. Только с отцом у него неладно. Но если он не даст профессору Шостенко повода для новой вспышки, то профессор непременно увидит, что хирург из его сына может выйти превосходный.
— Нет, я не хвастаюсь,— убежденно сказала Надийка.— Я хочу счастья тебе и себе. Твоя мама не однажды рассказывала мне о своей молодости... Если ты не споткнешься, то я сделаю для тебя больше, чем она когда-то сделала для твоего отца. Вот и все.
И снова спрятала лицо на груди Игоря.
Пока поезд, подъезжая к какой-то станции, не замедлил ход, Игорь не шевельнулся. Это очень хорошо, когда жена хочет для тебя многого. Но почему на душе у Игоря по-прежнему тревожно?
Удивительно прошел остаток ночи...
Самым приятным было то, что исчезла тупая боль, которая вот уже три недели терзает Василя Максимовича. Казалось даже, что он, человек совсем не худощавый, стал невероятно легким — стоит кончиком пальца
оттолкнуться от койки, и он поплывет по воздуху, как пушинка одуванчика. Но не хочется ему шевелить пальцем.
Сон так и не пришел. Василь Максимович лишь притворился, что спит.
К чему доставлять этой ласковой красавице лишние хлопоты?
Время от времени приоткрывая глаза, Василь Максимович сначала видел перед собой только неясный четырехугольник раскрытых дверей,— палату скрывала от него густая тьма. Затем как будто начало светать, стали видны койки и спящие на них люди. А еще немного спустя совсем посветлело: даже лица спящих можно было разглядеть. Но сейчас это ни к чему: с соседями Василь Максимович познакомится утром.
И то хорошо, что, неожиданно увидев свою жену и младшего сына, старый мастер обрадовался, но не удивился. Стоят Софья и Мишко на пороге, боятся потревожить спящих —ну и пусть постоят.
У Мишка в глазах ни капельки страха: он верит, что в этой клинике с болезнью отца справятся быстро. Хороший парень. Ему семнадцатый, но он уже не мальчик,— вон как решительно, с чувством собственного достоинства, но и с уважением к старшим, заявил час тому назад о своем праве на самостоятельность. А Василь Максимович опасался было: младшенького, своего любимца, Софья будет держать в пеленках дольше, чем старших.
Она часто повторяет:
— Старшие — теперь это твои, Василь, дети. Мать им уже ни к чему. А Мишко — еще мой.
Пришла, видно, пора и Мишку ускользнуть из ее рук... На жену Василь Максимович поглядывает прищурившись. Еще заметит старая, что чем дальше, тем больше гордится ею муж (а старый мастер всю жизнь скрывал это от жены), и еще крепче подчинит его своей власти. Софья такая: протяни ей палец — она так схватит, что и не вырвешься. И здесь она чувствует себя хозяйкой: оглядывает палату, словно все от нее зависит.
Красавицей Софья не была и в молодости. Но хоть и немало с тех пор годков улетело, она все еще статная. Не скажешь, что ей уже сорок восьмой: ни единого седого волоса, а в темных глазах столько задора—улыбнется кому-нибудь, так тому обязательно захочется ус подкрутить.
И разве только это!
Пятьдесят два года прожил на свете Василь Максимович, а такого характера, как у Софьи, не встречал. Всюду она чувствует себя полной хозяйкой. Никому не сказала грубого слова, со всеми мягкая, приветливая. А вот же ни соседи, ни знакомые, ни старые друзья — никто не позволит себе быть с нею запанибрата. Все при ней ведут себя так, как будто за ними следит суровый, хотя и доброжелательный, церемониймейстер.
Ни разу Софья не замахнулась на детей. Но и сегодня каждое ее слово закон даже для старших, уже «отцовских». Легких законов у нее нет. Чтобы подчиняться им, страха маловато, нужно любить и уважать законодателя.
Подчиняется ее законам и Василь Максимович, хотя жена от него этого как будто бы не требует...
Кажется, та, кого Василь Максимович видит сейчас, не совсем та Софья.
Если бы его жена очутилась здесь, она бы не палатой интересовалась, не о том бы думала, как тут свой порядок навести, а прежде всего заглянула бы мужу в глаза. Нет, ничего бы ее не испугало, но возле Василя Максимовича сразу засуетились бы и врачи, и медсестры, даже Павло Иванович примчался бы.
Удивительно спокойна эта Софья. Она как бы не замечает, что муж даже приоткрыть глаз не может, и всем своим видом стремится показать, будто' так и должно быть. Чтобы Василь, упаси боже, не заговорил с нею, она отступила в дальний угол и сына потянула за собой.
А может быть...
Год тому назад Василь Максимович случайно подслушал разговор Софьи с соседом, человеком неплохим, но весьма склонным выпить сверх положенного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49