Выдержав паузу, она ответила:
— Игорь завтра будет здесь.
Федор Ипполитович сжал стакан с чаем, чтобы он не выскользнул из его руки.
Случилось то, чего он никак не ждал от себя. Его пронизала жгучая радость. Завтра он увидит сына! Даже руки свело судорогой от желания изо всех сил, до хруста в костях, обнять этого упрямца и сумасброда.
Чтобы скрыть свой странный порыв от Ольги, Федор Ипполитович пренебрежительно бросил:
— Решил мириться?
Ольга Яковлевна знала мужа лучше, чем .он сам себя. Если бы она взглянула на него в этот миг, то поняла бы, что с ним происходит. Но она намазывала маслом хлеб и думала о своей боли.
Кто из них больше виноват перед нею, кто более безжалостен к ней — муж или сын,— не все ли равно? Сколько раз она пыталась их помирить... и становилась еще несчастнее. С нее хватит, ничего больше она делать не будет. Помирятся — она о прошлом им никогда не напомнит. А если все останется между ними по-прежнему, жалеть их она не станет: она превратит эту бессмысленную вражду в адский огонь для обоих!
И Ольга тихо ответила:
— У Игоря твой характер.
— И твой,— уточнил Федор Ипполитович.
Самолюбие помогло ему справиться со своей слабостью. Он допил чай, осторожно поставил стакан на блюдце. И, глядя на картину, которая висела над Ольгой, небрежно посоветовал:
— Я знаю, к тебе он будет прибегать ежедневно. Так постарайся, чтобы мы не встретились... — И все-таки не вытерпел: — Что ему здесь надо?
Ольга Яковлевна тоже ответила в пространство:
— Будет работать. Полгода. В твоем институте.
Как отнесется к этому муж, по-видимому, ей было безразлично. И Федор Ипполитович выказал себя еще более равнодушным:
— Не говори глупостей.
— Тане он писал об этом раньше. А я получила письмо вчера.
Федор Ипполитович резко отодвинул стакан, встал и прошелся вдоль стола.
— Замечательно!—во весь голос, словно очутившись перед многолюдной аудиторией, начал он.— Какая высокая принципиальность! Сначала обвинять меня в том, что институт, который я... к основателям которого я имею честь принадлежать и которым я свыше десяти лет руковожу... обвинять меня в том, что этот институт постепенно превращается в болото, откуда уже доносится лягушечье кваканье. А теперь, извольте видеть, этот выскочка желает у нас совершенствоваться.— Федор Ипполитович остановился перед женой.— Сейчас же дай ему телеграмму: пусть сидит в своей Собачевке, Нелеповке или куда там его занесло. Порога института он не переступит. Ко всем чертям!
Он не заметил, что Ольга от его грозной декламации вдруг повеселела, и, не желая слышать возражений, направился в кабинет,
Плотно закрыв двери и вытянувшись, подобно солдату на торжественном марше, Федор Ипполитович зашагал из угла в угол. Это был испытанный способ возвращать себе равновесие.
Конечно, никакой телеграммы Ольга не пошлет. Тем хуже для нее. Разговор с Игорем будет короткий: «Вон отсюда».
А у Татьяны навсегда будет отбита охота к вмешательству в чужие дела. Живешь врозь с родителями — не смей вмешиваться в то, что не твоего ума дело. В медицине разбирается как бушмен в катании на коньках, но постоянно разводит глупейшие антимонии о том, почему ее братец очутился в Собачевке. Черт знает что!
...Как легко Федор Ипполитович сдерживал себя еще недавно! Даже во время войны он ни разу не повысил голоса на подчиненных. А вчера вдруг разбушевался перед Карандой. А завтра, если появится Игорь, дым коромыслом пойдет...
Неужели Игорю трудно сказать: «Извини, я тогда перехватил»? Ведь большего от него не требуют. Отец готов забыть все...
Федор Ипполитович остановился у окна.
Оказывается, на фасаде противоположного дома вид
ныне только все окна, но и мелкие пятна. Тумана как не бывало. С крыш не каплет. С них свисают, тускло искрясь на неярком солнце, тонкие сосульки.
Если бы Ленька не струсил, не один уже выстрел гулким эхом разнесся бы над запаринскими перелесками...
Столько новых рубежей во всех областях хирургии взял Федор Ипполитович! Столько сделал для организации службы крови в республике! Не один десяток тысяч людей вырвал из когтей смерти в дни мира и в дни войны. Короче говоря, имя профессора Шостенко никаким топором из истории отечественной (да и не только отечественной!) медицины не вырубишь. Он один из немногих столпов, которым молодые хирурги считают за честь послать оттиски своих выступлений на страницах журналов или в ученых записках. Им гордятся ученики. Ему трижды в году — в Октябрьские праздники, Первого мая и к Новому году — приносят в невероятном количестве приветственные телеграммы от тех, кого он воспитал или вылечил.
Он родился в сорочке. Он достиг почти всего, чего только может пожелать для себя самый прихотливый честолюбец.
Так думают все.
А вот взять себе день полного отдыха, вырваться за город, убедиться, что в мире существует воздух, не испорченный запахами клиники,— этого Федор Ипполитович почему-то не может себе позволить, не может воспользоваться правом всех советских людей, от министра до школьника — правом на отдых. Простые человеческие радости, видите ли, не для него. Посидеть, скажем, часик в парке, просматривая газету или прислушиваясь к шелесту листьев над головой,— для него непозволительная роскошь. Двое взрослых детей у него, а он не слышит лепета внуков, его не называют дедушкой...
Что с того, что у Игоря есть сын? Назвали его чрезвычайно редким теперь именем — Иван. А как обращаются к нему родители? Ваня? Ванюша? Или зовут как популярного французского певца — Ив? На кого он больше похож:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49