— Сергей Антонович больше часа бьется над нею. И, наверно, еще столько же, если не больше, времени потратит. Поэтому он и поручил Марии Степановне вызвать меня: опасается, как бы с вашим больным чего-нибудь не случилось...
Женя перебила его:
— С Черемашко ничего не случится. А как Хорунжая?
Вадик развел руками:
— Об этом нам скажет Сергей Антонович.
— А вы? — вдруг возмутилась Женя.— Вместо того чтобы помочь ему в операционной...
Ковалишин начал виновато оправдываться:
— Думаете, я не набивался в ассистенты? Но Сергей Антонович сказал, что сейчас мое место здесь... Вот я...
— Не очень высокого мнения он о вас.
У Жени это вырвалось невольно. Но Ковалишин не обиделся. Напротив, уставился на Женю так, словно перед ним ожила Сикстинская мадонна. Ни капли самолюбия! Эта Колокольня что угодно моргает своими влюбленными глазами.
Старательно прочистив горло, Вадик пояснил:
— Не умеет еще Сергей Антонович оперировать так,
чтобы присутствующие понимали без пояснений, что и зачем он делает. А мне, как и моим предкам-колхозникам, мало видеть — надо в руках подержать. Я приставал бы к своему патрону с разными вопросами, а ему минуты терять нельзя. Хорунжая столько крови потеряла... Правильно Сергей Антонович выгнал меня из операционной.
Но не это волновало Женю.
— Что с Хорунжей?
Ковалишин сочувственно вздохнул.
— Ей нанесен удар финкой. Снизу вверх. Глубоко ранена печень. В брюшной полости полно крови и желчи. Сергей Антонович опасался, не задета ли артерия, воротная вена, не повреждена ли диафрагма. С артерией и диафрагмой обошлось. А вот с веной... Над ней поработать придется. А Хорунжая молодцом: при мне ни разу не застонала. А на сцене...— Ковалишин, словно девушка, опустил глаза.— На сцене она еще более хрупкая, чем вы...— И спохватился:—Разве финки бывают стерильными? Значит, Хорунжую надо уберечь не только от столбняка, но и от абсцессов в печени, от эмпиемы желчного пузыря, воспаления брюшины...
— Как вы думаете... сумеет ли доктор Друзь...
Женя спросила доверчиво, и сердце у Вадика затрепетало. Никогда еще ему не удавалось тронуть эту холодную красавицу своими словами.
— Вы, как видно, совсем не знаете, на1 что способен мой ординатор! — торжественно заявил он.— Среди своих коллег он самый искусный. А кое в чем не уступит, пожалуй, даже нашим старейшинам. И это говорит вам человек, весьма критически относящийся к Друзю и ко всем.
Женя удивилась:
— Вот никогда не думала, что вы..,
Ковалишин не дал ей закончить:
— Федор Ипполитович — это наш Эверест. Это стихийный талантище. У присутствующих на его операциях дух захватывает,— как смело орудует старик! — Вадик так разошелся, что почти каждую фразу стал подкреплять весьма энергичным жестом.— Его старейшим ученикам, Ляховскому и Евецкому, до учителя так же далеко, как куцему до зайца. А Сергей Антонович еще толь
ко усваивает азы. Но обеим шостенковским «рукам» не грех кое-чему поучиться у него. Если хотите знать, что такое ювелирное искусство в нашем деле, попроситесь к Друзю на операцию. Он досконально знает каждый сосудик, каждое нервное волоконце. Так обращается с ними — залюбуешься. И позволяет держать себя в черном теле. Обидно бывает порой за него...
Вадик так размахивал руками, что стал походить на мельницу. Его увлекла роль беспристрастного судьи, отдающего должное гениям и умеющего не упускать из виду скромные таланты.
— Четыре месяца вы работаете у нас, Женя, но так мало интересуетесь окружающими вас! — продолжал ораторствовать Вадик.— Если бы кто-то другой, а не Сергей Антонович, достиг такого же мастерства, о нем знал бы весь город. А о скромных людях всегда думают как о лишенных дарования.
Остыл он так же внезапно, как и разошелся,— вдруг, потупившись, спрятал руки за спину.
— Извините, я хотел совсем о другом... Через две недели Марина Эрастовна уже будет ходить. Через три выпишется отсюда. А через месяц...— Вадик перевел взгляд с пола на потолок.— Почему бы нам не сходить через месяц в театр?
Вот в чем дело...
Но кое-что в его словах заинтересовало Женю.
— Вы уверены, что Мария Степановна не разыскивает вас? — спросила Женя.
— Она знает, где я.
— Почему вы стоите? — И Женя показала на второй стул возле столика. А когда Ковалишин уселся, она спросила:— Кто же ранил Хорунжую?
Вадик снова прочистил горло. Затем положил на столик свои кулаки (они у него внушительных размеров), и голос его переполнился негодованием:
— А об этом следует спросить милицию. Так не уберечь талантливую артистку! Какой позор для всех нас! Да и в театре хороши порядки. В начале первого, после спектакля, она идет домой одна. Неужели в театре не нашлось никого, кто проводил бы ее?.. Идет через парк. Январская ночь, в парке ни души. Видите, какая смелая!.. Напали на нее при выходе из парка. Вырвали сумочку. Срезали часы, чуть руку не отхватили. Начали снимать
.шубку. А Хорунжая даже не крикнула, так внезапно все произошло... И вдруг бандиты, неизвестно почему, ударили Хорунжую в бок и как в землю провалились. Хорунжая даже боли не почувствовала... Мне все это Мария Степановна рассказала.
Женя поежилась. При виде этого голос Вадика стал еще более негодующим:.
— Я говорю: все произошло так внезапно,— где уж артистке сообразить, что с ней... Как она добралась до ближайшей поликлиники, она не помнит. Все-таки не растерялась. В поликлинике вызвали «скорую помощь», попытались остановить кровь. Откуда-то появился милицейский лейтенант, даже сюда приехал со «скорой помощью». Пытался допрашивать, на несколько минут задержал операцию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49