Женя отступила, чтобы субординатор не видел ее лица. Да и Черемашко не следует слишком присматриваться к ней. Очень уж неспокойно ей стало. Не больше трех часов прошло, как привезли сюда этого симпатичного человека, а как он за это время изменился! Если так будет продолжаться, переживет ли Василь Максимович завтрашнюю ночь?
Немного отдышавшись, Черемашко снова обратился к Ковалишину:
— У меня один вопрос...
— О, вопросов у вас наверняка больше,— бодро подхватил Вадик.— Но ответы^ получите только днем. Вот посмотрим вас завтра...
Глаза Черемашко хитро прищурились. Но голову он повернул к Жене.
— Далеко пойдет парень. Наперед каждую мою мысль видит... Только я... я не о своей болезни.
Не слушая его, Вадик сказал:
— А пока что мы пополним ваши кровяные запасы.-— Он выразительно посмотрел на Женю и лишь после этого обратился к больному с ненужными разъяснениями: —» У вашего брата круг интересов весьма ограничен: что у меня, не опасно ли это, долго ли я здесь пролежу, будут ли меня оперировать — вот и все. Но ответам нашим вы редко верите... Нет, сегодня вам никто ничего не скажет.
Вот осмотрит вас наш профессор со всем своим синклитом, сделают вам все анализы, просветят рентгеном, снимут электрокардиограмму — тогда и спрашивайте. Исследования у нас продолжаются дольше, чем лечение. Имейте это в виду и понапрасну не нервничайте...
Для переливания все готово, пора посылать тетю Тосю к Марии Степановне за кровью. Но Жена не знала, как остановить Ковалишина. Столько лишнего наговорил этот болтун.
Когда Ковалишин умолк, Василь Максимович прошептал:
— Об этом дежурный врач рассказал мне лучше... Я о другом... Утром кто-нибудь из моих... придет обо мне справиться... До зарезу мне надо с ним повидаться... Пустят его ко мне?
Если бы Вадим Григорьевич догадался посмотреть на Женю, понял бы, почему она прикусила губу. И ответил бы человеку как надо. А он заботливо поправил на Черемашко одеяло и решил удивить его своей уступчивостью:
— Постараюсь. Похлопочу перед Сергеем Антоновичем. Разрешать свидания в будни может только дежурный врач.
Черемашко приоткрыл глаза:
— Разрешит, как вы думаете?
Ковалишин решительно заявил:
— Я на его месте не возражал бы.
Женя еще сильнее прикусила губу.
Черемашко — откуда и силы взялись — порывисто повернулся к слишком доброму субординатору, и каким пристальным стал у него взгляд!
Женя не утерпела:
— А я на месте Сергея Антоновича отговорила бы Василя Максимовича от свидания. Ведь когда к только что принятому в клинику больному приглашают близких, как по-вашему, Василь Максимович, что они подумают? Только одно: вы хотите взглянуть на них в последний раз, попрощаться с ними. Или именно этого вы и хотите?
Это было недопустимым нарушением медицинской субординации. Но медсестра даже взглядом не попросила у будущего ординатора извинения. И не смутилась, когда Вадик возмущенно повернулся к ней,
К счастью, он не сразу нашел слова, какими можно было бы осадить медсестру. А пока он их искал, кое-что, кажется, понял и смущенно сказал больному:
— Об этом мы с вами не подумали. В семейных тонкостях женщины разбираются лучше нас с вами. Если такие опасения возникнут и у дежурного врача... Лучше вы сами с ним поговорите.— Он вдруг оживился: —А мы сейчас поможем вам собраться и с мыслями, и с силами... Первым долгом переоборудуем вам постель. Лежать вам будет намного удобнее. Затем добавим вам крови... Знали бы вы только, что это за кровь! Восемнадцатилетняя! Голубоглазая! Золотоволосая! Волшебнее не бывает.
— Неужели ее кровь? — Василь Максимович указал взглядом на Женю.— А ведь она еще и умница...
Ковалишин наконец понял. Он бросил в сторону Жени взгляд, который испепелил бы ее, если бы она его заметила. Но Женя вместе с няней начала бесшумно взбивать подушки, свертывать одеяла в валики.
И вот уже не лежит, а полусидит на своей койке Василь Максимович. Уже растаяла у него под языком крупинка нитроглицерина. На высоком стояке опустела ампула с «голубоглазой» кровью.
— Ну вот,— перевел дух Вадим Григорьевич.— И почему бы вам теперь не подремать?
Больной пошевелил головой, укладывая ее поудобнее. Глаза его закрылись...
Снова на страже вблизи палаты осталась только тетя Тося.
Женя пошла к своему столику.
Усталости она не чувствовала. Если бы пугливый Друзь не вызвал сюда своего помощника, она не отошла бы от Василя Максимовича. Словом бы с ним не обмолвилась, но Черемашко поверил бы в свое выздоровление...
Ковалишин на цыпочках прошелся по коридору. Руки заложил за спину, брови то надвигались на глаза, то высоко взбирались на лоб — Колокольня напряженно о чем-то думал.
Подойдя к столику, он не сел, а встал, покачиваясь, перед Женей.
— Как по-вашему, о чем думал мой патрон, помещая этого Черемашко в нашу палату?
Нет, Женя никогда не поймет, чем Колокольня привлек к себе совсем не мягкое сердце Сергея Антоновича. Она не ответила Ковалишину.
Тот не обиделся.
— По-моему, Черемашко до вторника не дотянет. А Друзь, я уверен, заметил это с первого взгляда!
Женя запальчиво сказала:
— В медицинской школе меня учили обращаться с больными так, чтобы самые безнадежные верили в свое скорое выздоровление. А вы... Разве вы гениальный диагност? Разве вы знаете, чем болен Черемашко?.. Даже у самого лютого врага Василя Максимовича не хватило бы жестокости сказать ему в глаза, что он безнадежный. А вы ему это преподнесли.
Брови Вадика поползли вверх,
— Я? Когда?
— Вы даже не заметили! — теперь на него шипела Женя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49