— Не легче, а намного лучше. Спасибо вам.— Он поискал глазами Марию Степановну.— И вам, сестрица... Долго докучать я вам не буду.
— Выезжаю!
Это решительно заявила врач «скорой помощи». Положив трубку, она обратилась к Друзю:
— Не найдется ли у вас, коллега, свободной койки в женском?
— Есть. А что случилось?
— Ножевое ранение в области печени! Возможно, повреждена диафрагма. Будьте готовы к неотложной. Я вернусь — не успеете глазом моргнуть!
С последним ее словом стукнули, закрывшись, двери.
Василь Максимович посочувствовал врачу:
— Невеселая у нее служба... А я ей и спасибо не успел сказать. Так вы уж, доктор, когда она вернется, передайте ей мою благодарность... Такой же строгой она и ко мне приехала. Так командовала, что сам Павло Иванович стоял перед ней смирно. Только тогда успокоилась, когда внесли меня сюда... Надолго ли хватит ей сердца?
— Людям с проволокой вместо нервов медицина противопоказана,— ответил Друзь, думая о другом.
Взгляд Черемашко, укоризненный и сочувствующий, остановился на Павле Ивановиче.
— Домой вам пора, друзья. Спасибо вам за все. И зайдите к моим, помогите Мишку всех успокоить...
Павло Иванович замахал на него руками:
— Да помолчите вы, Василь Максимович! Силы поберегите!
Черемашко закрыл глаза и отвернулся: нелегко дается ему каждое слово...
Друзь глубоко задумался.
Надо, предупредить Веру Михайловну, что вот-вот привезут раненую. И готова ли Женя к приему новичка?
Пусть зарубит та носу: утром Василь Максимович должен чувствовать себя лучше, чем сейчас... А состояние его, к сожалению, хуже, чем показалось при первом осмотре,— выдержит ли Женя этот невероятно трудный для нее экзамен?
И еще одно: если обнаружится, что причина болезни— печень, желчный пузырь или поджелудочная железа, то и профессор, и его «левая рука» долго будут напоминать об этом Друзю: болезни этих органов не из круга проблем, запланированных для изучения в этом году зачем же вы приняли Черемашко?
Утром во что бы то ни стало надо добиться, чтобы Федор Ипполитович сразу же после пятиминутки посмотрел Василя Максимовича, и не так, как он осматривает иногда нетематических больных. Вспомнить бы ему, как он относился к тяжелораненым во фронтовом госпитале, возвращая им жизнь.
Друзь снял трубку внутреннего телефона.
И с операционной сестрой, и с Женей разговаривал, как всегда, сдержанно и кратко. Но Жене почему-то почудилось, что произошло нечто невероятное. На несколько секунд она онемела, а затем Друзь услышал взволнованное:
— Что с вами, Сергей Антонович?
Ну, это уж слишком!
В ответ звякнула брошенная на рычаг трубка.
А через секунду Друзь смущенно провел ладонью по лицу. Нет, не Женя, а что-то в пропускнике начало раздражать его, Черемашко?
Действительно, Василь Максимович настолько ожил, что приподнялся на локте, и глаза его стали похожи на глаза исследователя, когда перед ним внезапно раскрылась истина.
По спине Друзя пробежал холодок: неизвестно почему Черемашко вдруг поверил в его всемогущество. И Друзь так растерялся, что схватил со стола какую-то бумажку и притворился, что заинтересовался ею.
Больной должен безоговорочно верить своему врачу,— это одна из предпосылок успешного лечения.
Но ведь не Друзь будет лечить Василя Максимовича! Рядовой ординатор с ничтожным стажем и опытом, хирург с полузабытыми знаниями внутренних болезней,— никакого права положить Василя Максимовича в свою
палату у него нет! Да и ничем он ему не помог. Промыть кишечник при парезе — то же самое, что уложить в постель человека с повышенной температурой. Но ведь этим больного на ноги не поставишь!
Василя Максимовича надо направить в одну из палат, которым особое внимание уделяет Самойло Евсеевич Евецкий, старший научный сотрудник,— в скором времени он станет доктором медицинских наук. Вот кто непревзойденный мастер операций в брюшной полости! И можно головой ручаться, что Василь Максимович куда большим доверием проникнется к профессорской «левой руке»: на больных неотразимо действует его безграничная уверенность в себе. Человеку, напуганному первой в жизни болезнью, свойственно сегодня верить в одного врача, завтра в другого, а послезавтра прийти к выводу, что вся медицина держится на одном лишь Самойле Евсеевиче.
Листок, которым Друзь закрывался, был так мал, а взгляд Черемашко был так проницателен...
Сказать Василю Максимовичу о себе всю правду — значит отнять у него пусть бессмысленную, зато крайне необходимую ему веру. Веру в то, что он будет жить.
Но если бы Друзю самому пришлось еще раз лечь на операционный стол, он ни в коем случае не обратился бы за помощью к Самойлу Евсеевичу. Ведь после того, как Евецкий стал «левой рукой», Друзя начали одолевать сомнения.
От этих торопливых мыслей листок в руке задрожал. Казалось, Друзя за шиворот схватили. Долго ты еще будешь прятаться за спину Федора Ипполитовича? Когда возьмешь на себя хоть часть ответственности за происходящее рядом?..
Мария Степановна напомнила:
— Можно купать...
Правильно! Принять в клинику нетематического больного тоже ответственность.
Он подошел к Черемашко.
— Спокойной вам ночи. Выспитесь как следует. Утром увидимся.
Больной протянул ему руку.
— Еще раз спасибо, доктор.
Он хотел обменяться с врачом крепким, мужским рукопожатием. Но Друзь еле почувствовал его прикосновение.
И все же ему показалось, что это была самая сильная в мире рука. Когда-то она всегда была с ним рядом, такая же синеватая от металла рука. Если он пугался чего-нибудь или ему хотелось плакать, он всегда хватался за нее, и страх тотчас уходил, а слезы высыхали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49