.. Дома их у меня добрая дюжина, а то и больше, и покрасивей, и подороже. А, упаси бог, потеряю этот, тут же брошу табак и куренье!..
— Привычка, значит, у тебя такая, хаджи!
— И вот он что-то ломается...— продолжал хаджи Замфир, разглядывая мундштук,— кольцо слетело, сурьма поотскочила, и мундштук на мундштук уж не похож. «Пошли его,— советует господин начальник,— с Мамутагой (он едет сейчас в Турцию и скоро вернется), пусть починят его в Призрене или в Пече, там-де отличные есть мастера».— «А что мне Печ или Призрен, да и Стамбул тоже? Здесь и Стамбул, и все на свете! — говорю я ему.— Имеется у нас здесь, господин начальник, золотых дел мастер, чудо мастер! Получше прочих, нам никого и искать не надо... не нужны нам другие, ежели у нас есть наш Манча. Сами вырастили... И я, говорю, когда буду идти мимо, если вспомню, сам к нему мундштук занесу... И если уж он откажется быть ему лекарем и не починит, брошу курить, без этого мундштука не могу курить!.. Нет той сласти!..»
— Спасибо, спасибо, хаджи, за честь, за добрые слова!
— Уж целую неделю ношу его, и все из ума вон... Вот и сейчас, сам видел, даже прошел было мимо твоей лавки, да вовремя спохватился, вспомнил про мундштук...— заканчивает хаджи Замфир и протягивает мундштук Мане.— А когда будет готов, я пришлю кого-нибудь...
Мане осматривает мундштук и говорит, что починить его нетрудно. Пусть хаджи только скажет, где он будет, чтоб послать за ним через четверть часа.
— Зачем посылать? Ежели, говоришь, через четверть часа будет готов, я здесь и подожду, а суд и господин председатель никуда не денутся... В суд я собрался...— говорит Замфир, скручивает цигарку и сует ее в другой мундштук. Потом затягивается раз, другой, бросает цигарку и сует мундштук обратно в футляр.— Вот так, как ты давеча сказал: «Бывает, пристрастится человек и к чему похуже... Привычка!» Видал? Не могу курить. Нет той сласти... И табак тот же, да мундштук другой! Два-три раза затянусь, и все!
Мане приятно, что чорбаджи Замфир приводит его слова, и целиком уходит в работу, мундштук он чинит сам, поскольку недавно отослал подмастерьев из лавки и остался один.
Тишина. Хаджи разглядывает мастерскую и время от времени выражает свое удивление или удовольствие, а Мане трудится и в то же время украдкой, искоса поглядывает на Замфира. Оба хитрят, морочат друг друга, пока взгляды их ненароком не встречаются.
— Ах-ах-ах! — зевает Замфир и спрашивает: — Сколько ты, Мане, заплатил за эту вертгеймовскую кассу?
— За которую? За эту, что побольше, или за те, маленькие?
— О! Да у тебя их целых три? — удивляется Замфир и только сейчас замечает у себя за спиной большой несгораемый шкаф.
— За большой, двухъярусный — шестьсот, а за маленькие — по двести пятьдесят.
— Молодец! — хвалит его Замфир.— Дожили и до того, что у нашего парня три кассы.
Манча объясняет, что они ему нужны для хранения драгоценностей. Их у него много, и он не может таскать их каждый вечер домой, а по утрам приносить обратно в замшелых кошелях, как это делали в былые времена старые мастера.
— Эх,— говорит Замфир,— куда тем старым равняться с тобой — Те делали пуговички да перстеньки, а ты золотых дел мастер, ювелир, можно сказать! — нахваливает его Замфир.
Они долго разговаривают о слугах, подмастерьях и выручке, пока в лавку не входят две крестьянки, одна постарше, другая совсем еще молоденькая.
— Что желаете? — спрашивает их Мане.
— Я-то ничего покупать не собираюсь, с ней вот пришла... мы из одного села... соседи... Она купить хочет... впервой ей, потому и стыдится...— говорит старшая и указывает на подругу, которая, зажав в кулаке деньги, как вошла, так и стала на пороге, тараща глаза на Мане.
— Чего тебе? Что ты хочешь купить?
— Да я хочу... мне серебряные усики нужны... Ахти,— спохватывается девушка,— не то я сказала... Мне нужны... Я бы купила...— сконфуженно лепечет она, закрыв ладонями вспыхнувшие щеки,— серебряный нару-чень,
— Это можно,— вмешался старый Замфир с веселой улыбкой.— Это у него есть. Браслеты продаются, а усы так, без денег, даются,— продолжает он по-отечески ласково и, поглядывая на покупательницу, уже собирается расспросить, из какого они села и какой семьи, но сдерживается, вспомнив, что он в мастерской у Мане.
Девушки, заплатив за покупку, уходят. И они снова остаются одни.
И снова наступает пауза.
— Эх! — прерывает ее хаджи Замфир,— больно народ испортился! И деревня развратилась! Ни тебе стыдливости, ни скромности, как в былые времена!..
— Да просто оговорилась девочка...
— «Девочка»... а какая языкатая и что покупает? Ты ее знаешь?
— Ее? Нет, не знаю, хаджи...
— Золотых дел мастер, да чтоб сельских девчонок не знал?! — подтрунивает Замфир.— Да тут ничего плохого и нет... Только... сдается мне... для тебя, пожалуй, не подойдет!.. Ты еще неискушенный, любишь языком почесать, а другой слушает и думает — правда... Слушают ученики, а это непорядок. Худая молва про мастера идет!.. Ничего дурного, а непорядок!.. А будь у тебя хозяйка — статья уж совсем иная! Тут уж все было бы чин-чином, но и тогда перед учениками — ни-ни!.. А ты что делаешь? Губишь попусту свою молодость и красоту... Время идет... Пора уж тебе женой обзавестись... Матери и сейчас уже трудно за хозяйством уследить... Мать пожалеть надо, сынок!
— Да я женюсь...
— Чего же ты ждешь?.. Деньги тебе нужны, приданое?
— Нет, чорбаджи, девушка мне нужна!.. «Приданое»... Какое в Нише приданое? Что мне дадут в приданое? Кулек каленых орехов?
— Почему каленых орехов? Есть такие, что и деньги бы дали! Скажи-ка лучше — ты сватался?
— Сам-то не сватался, но.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50