Его стройный стан, перетянутый лакированным поясом с тесаком на боку, его остроносые башмаки и еще более острая челка под сдвинутой набекрень французской каскеткой производят на женщин весьма сильное впечатление, особенно на тех, кто любит веселиться на плебейских балах.
Стоит Перице показаться на улице со своим дражайшим побратимом, помощником аптекаря или фармацевтом Паицей, в свой ausgang1, как девушки сломя голову бегут к воротам; иная и споткнется, так что ее туфелька или шлепанец летит через улицу, а Красавчик Перица, поглаживая ус, пустит баском (обычно он говорит вполголоса): «Ой-ой, побратим, умереть мне на месте!..» — и сворачивает в переулок, где опять что-нибудь крикнет или скажет: «Здесь, побратим, девушек не видать!» А Паица ему отвечает: «Ради чего тогда мы тут месим грязь, побратим?»
И вот унтеру приглянулась — не шутка, после стольких побед! — Зона Замфирова, но покуда он ничего не предпринимал. Считал, что еще не время. Не пара он ей, надо сначала офицером стать. А до тех пор самое главное почаще попадаться ей на глаза, потому он и спустил по-офицерски свою лакированную портупею, как мог, ниже, так что тесак, и без того лихо болтавшийся под ногами, словно сабля, тарахтел по мостовой. Потому, видимо, он и не ухаживал с «серьезными намерениями» за прочими девушками. Всех свел с ума, но ни к одной в плен не попался. Однако трофеи, как всякий добрый солдат, любил. Одним из немалых трофеев была песенка, сложенная о нем и красивой Катарине, под которую плясали новое коло:
Ходит коло у погоста, Пляшет наша Катаринка, Катаринка — что картинка, Рядом с ней — лихой поручик...
На такие сборища нередко заглянет и какой-нибудь приезжий, а то и столичный житель. Здесь можно встретить коммивояжеров, страховых агентов или приказчиков из Белграда, которые приехали в провинцию собирать взносы за купленные в кредит товары; это обычно веселые и остроумные, а главное, не спесивые люди, которые не кичатся своим столичным происхождением, не отгораживаются от простого народа и не прочь побалагурить и повеселиться. Постоят, поглядят, обязательно попросят печатную программу танцев, спросят, где гардероб, где можно заказать дамам мороженое,— одним
1 Выходной день (нем.).
словом, непременно отпустят какую-нибудь остроту, которая запомнится и долго потом будет циркулировать как поговорка... Но все-таки, отбросив наконец шутки в сторону, вполне серьезно отдают должное патриотизму местной публики, которая может обходиться без стольких вещей: без танцмейстера Благоя, без парков с гарнизонным оркестром, без танцевального зала!..
Заходят сюда порой и прилежные профессора, соединяя приятное с полезным — прогулку с научными изысканиями. Сюда их влечет чисто филологический и фольклорный интерес, то есть они хотят начать с того места, на котором остановился отец нашей новой словесности Вук.
Однако больше всего тут, разумеется, парней и девушек, девушек богатых и бедных; первые приходят, чтобы убить время, вторые — всласть натанцеваться; всю неделю они безропотно сносили брань и укоры, ежечасно утешая себя тем, что в воскресенье после обеда будут плясать и гулять с парнями.
Вот уже и цыгане пришли. Знаменитый оркестр, оснащенный разными инструментами. Сразу бросается в глаза трубач, шевелюра и борода которого соперничают в желтизне с его инструментом. Это пан Франтишек, брат-чех, который несколько лет тому назад, тотчас по окончании консерватории приехал в Сербию с наилучшими рекомендациями и несколькими партитурами. Поначалу он давал концерты, играл фантазию Паганини «Моисей» и пожинал бурные аплодисменты. Тогда же он проявил себя талантливым композитором: скомпоновал новый танец «Аптекарское коло», который посвятил своему земляку Цицули, городскому аптекарю. Но хорошее начало не имело продолжения, и причина тому, так сказать, «местные обстоятельства». Пан Франтишек до своего приезда в Сербию употреблял только пиво, а тут познакомился с вином; государственные интересы требовали, чтобы он поселился в том краю, где красное жупское вино было чуть подороже воды. И потому не удивительно, что пан Франтишек отказался от пива и посвятил оставшиеся дни своей жизни жупскому вину, резонно рассуждая, что таким манером он сберегает и деньги и время: пиво дороже, вино дешевле, а главное, не тратишь зря времени, ведь от жупского вина гораздо быстрей пьянеешь, чем от глупого швабского пива. И сейчас, глядя на него, легко различаешь оба этих периода: от пива он сохранил брюшко, а от жупского вина нос его приобрел цвет красной меди. Однако творческий талант композитора ему изменил; об этом свидетельствовала скомпонованная им «Херувимская», которую пели лишь однажды, поскольку последовало строгое предупреждение его высокопреосвященства их преподобиям, что он всех их обреет, если в церкви еще хоть раз так запоют «Иже херувимы...». После этого пан Франтишек уже больше ничего не компоновал. И когда его в одном обществе спросили, компонует ли он что-нибудь, ответил, хоть его и не спрашивали, его язвительный земляк и коллега пан Цибулька: «Да, пан Франтишек компонует и сейчас, беспрестанно компонует содовую воду с вином, и эта композиция у него получается наилучшим образом!..»
И как бы это ни было обидно и оскорбительно, к сожалению, это была истинная правда. Впрочем, ныне пан уже ничего не компонует, даже содовую с вином, а пьет натуральное вино, каким его создал бог. Сейчас он неизменный член цыганского оркестра. Раньше играл на скрипке, теперь уже не может: руки дрожат, что, кстати говоря,— как он уверяет,— наследственная фамильная болезнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50