..
— Что? Что ты сказала? — встрепенулась хозяйка.— О ком это ты толкуешь?
— О нашем Манче! Почему не отдать за него, коли дети любят друг друга.
— Погляди-ка на нее, мелет языком невесть что! — говорит Ташана Таске.— Откуда это тебе известно?
— Весь околоток знает, да и всему городу известно, как же мне не знать? — отвечает Дока.— Все, все мне рассказали, как на суде выложили!..
— Кто рассказал? — спрашивает тетушка Калиопа.
— Ум, догадка подсказали. Мне все в точности известно... Потому и забежала спросить: отдадите ли девушку?
— Нет, нет, не отдадим! — восклицают разом обе тетки — Калиопа и Урания.
— Ах, да кто вас-то спрашивает, будет ли владыка бриться? Я с хозяйкой разговариваю! — бросает им Дока через плечо и спокойно продолжает.— Так вот, если ищете жениха для вашей Зоны, есть у меня под-, ходящая партия... потому к вам и забежала... Парень что надо, кроткий, как голубь, и ремесло в руках, работает, как...
— Есть, уже есть,— прерывают ее в один голос Калиопа и Урания.— И говорить об этом не стоит...
— А что... вы купеческого рода, так недаром есть поговорка: путь к сердцу никому не заказан...
— Поздно ты, Дока, спохватилась... Есть уже у нас на примете жених для Зоны! — говорит Урания.— Тому, кто нашел партии для ее старших сестер, легко найти жениха и Зоне.
— Да есть ли лучшая партия, чем наш Манча? Во всем городе такого парня не сыщешь! Мастерская у него есть, да еще какая, взял в аренду и соседнее помещение, думает
большой магазин делать... Ремесло у него доходное и руки золотые, к владыке вхож в любое время дня и ночи, в городе ему почет и уважение... Есть и касса для денег, и товар, как у настоящего торговца, не прячет деньги в кубышку во дворе или по чердакам, как кошка добычу... Стал первым ювелиром от Белграда до Печа и Призрена! Да коли и нет денег, что из того? Раз дети любят друг друга, зачем им деньги? Знаешь, как в той песне:
У нас деньжата перевелись, Зато любви — хоть завались!
Молодые, красивые — и он и она, любви на целый век хватит!.. Чего вам еще нужно?!
— Неровня он, не для купеческого дома...— высокомерно вступает в разговор тетушка Таска (до сих пор она держалась в тени, предоставляя говорить другим и оставляя за собой последнее слово), даже не поглядев на Доку, а куда-то через окно во двор.— Чиновник берет жену из чиновничьего дома, офицер — из офицерского, ремесленник — из ремесленного,— так в мире повелось! — заканчивает она решительно и совсем отворачивается от Доки.
— Что ж, Таска, мне понятны твои речи! — говорит Дока, закинув ногу на ногу и залихватски пуская струю дыма.— Понимаю, отлично понимаю. Ты спишь и видишь, как бы просватать Зону за этого болвана, купеческого сынка Манулача Йорданова... вот чего тебе хочется...
— Хочется! Ну и что?
— А коли хочется, так и выходи за него сама: ты ведь вдова... Раз уж так стараешься!
— Я Зоне теткой прихожусь!
— А я Манева тетка!
— Мне по душе Манулач!
— А мне Мане! — заключает Дока и обращается к остальным.— Женщины, побойтесь бога ради светлого праздника, да разве можно Зону отдать Манулачу? Какая же это пара?!
— За Мане ей не быть! — стоит на своем Таска.
— Да почему?
— Хе, хе! — презрительно фыркает Таска.— Гусь свинье не товарищ!
— Что ж, отдавайте ее за нелюбимого, за этого Манулача,— вскипев, кричит Дока.— Только потом как бы не
пришлось локти себе кусать, когда начнет посылать персики другим...
— Что ты сказала, типун тебе на язык! — кричат, взбеленясь, Таска и две другие тетки.— И не стыдно: жена ремесленника и такое говорит! Кто пошлет персик? Дочь чорбаджи?! И кому?
— Ну,— шипит зло Дока,— турецким майорам и полковникам, пожалуй, не пошлет, их уже нет, а вот нашим христианам — непременно, но и это позор...
— Дочь чорбаджи?
— Эх,— усмехается Дока,— мало я их знаю! Вот, скажем, сложили частушку о Сике, о нашем позоре христианском. А кто такая Сика? Дочь ремесленника или чорбаджи? А?
— Погоди-ка, Сика! Пошто бежишь в палатку?
— Как же, мама, как же! На баклаву сладку Пригласил полковник, бравый полюбовник.
— О господи! — крестятся тетушка Урания и тетушка Калиопа, не в силах прийти в себя от изумления.
— Кто была и кем была эта самая Сика, о которой сложили песню? Говори, отродье греческое! — орет Дока»— А ты, Ташана, отдавай дочь за Манулача, по крайней мере, будет у тебя красивый внук... Обезьяну получишь, а не внука! Вот так-то! — сердито заканчивает Дока и захлопывает за собой дверь, оставляя женщин в полной растерянности.
— О боже, о господи! Ахти! Какой стыд! Какой позор! — крестясь, причитают женщины.
Шум, разумеется, разбудил и старого хаджи Замфира. Пришлось и ему вмешаться. Спросонок он не сразу разобрался что к чему и сообразил, в чем дело, только когда провожал Доку.
— Неплохо я им сказала? — защищается Дока.— Почему это не пара, если все мы одной веры?
Старый Замфир ее успокаивает, и все кончилось бы тихо-мирно, если бы Дока не коснулась сословия.
— Кричат: «Купеческий дом!», «Купеческая дочь!». Подумаешь, цаца какая! И купцы не вечны...
— Ну, ладно, хватит! — насупясь, обрывает Доку чорбаджи Замфир.— Пришла, посватала, с тем и ушла, чего теперь кипятиться?.. Силой тут не возьмешь!..
— Нет, почему Мане ей не пара?! Купеческая дочь, да?
— Ах, не того вы рода, за кого невесты дерутся...
— Подумаешь, будто мы вас не знаем! Отца твоего и тебя как звали? Корытником! А деда как дразнили в торговых рядах? Мисочником... А сейчас... Мы купцы...
— Ну, хватит наконец,— поднимая брови, говорит Замфир.
— А что? Коль не возьмет из вашего дома, думаешь, холостым останется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50