.. Впрочем, это его не напугало, он утешал себя тем, что все ограничилось одними словами, а ведь можно было заработать и стулом по голове или вазоном в спину.
От Замфировых Ратомир направился к дому Манулачей, поскольку существовало довольно твердое, достаточно распространенное и устойчивое мнение, будто девушку увез не кто иной, как Манулач. Поговаривали даже, что дело обошлось, не говоря о свояках, не без помощи Зониной матери, Ташаны, так как Замфир и слышать не хотел о Манулаче и обзывал его с пренебрежением «глупым Ибрагимом».
Приняли Ратомира радушно, угостили вареньем, предложили кофе; видя это, он заметил про себя: «Господи благослови!» — и начал с длинного предисловия, которое хозяева вовсе не поняли, потом перешел к делу и уже более вразумительно объяснил цель своего прихода и даже потребовал вызвать для разговора Зону. Хозяева просто обалдели и указали ему на дверь. Так, не угостившись кофе, он и ушел, рад-радешенек, что хозяева не спустили с цепи, как грозились, своего знаменитого Серко.
Выходя, он думал про себя: «Боже мой, как же мы отстали от счастливых цивилизованных народов! Много еще1 воды утечет в Нишаве, пока наши горожане поймут благотворное значение печати, этой восьмой силы света!..» Остался теперь только Мане. Человек он еще молодой, светский, современный, хоть и носит феску и шелковый пояс, у него наверняка удастся что-нибудь разузнать. Его-то, по крайней мере, можно будет проинтервьюировать по-настоящему. К счастью, он застал Мане в мастерской и, взявшись тотчас за дело, засыпал мастера вопросами, но, к своему удивлению, и тут ничего не получилось. Мане был не в духе и не пожелал отвечать на его вопросы, а когда понял, что Ратомир собирается написать о нем в газете, весьма вразумительно дал ему понять, что его в таком случае ждет, коротко и холодно спросив его: засиживается ли он вечерами в кабаках, знает ли, что такое, когда бьют дубиной, и берет ли с собой фонарь, возвращаясь по темным безлюдным переулкам и пустырям домой? А когда Ратомир удивился, почему Мане так с ним разговаривает и при чем здесь фонари, переулки, дубины и пустыри, Мане холодно и угрожающе процедил:
— Насчет писания ты брось, вот что я тебе скажу! Человек я неграмотный, простой ремесленник, не чиновник, не ученый, не председатель и не депутат, чтобы молчать, как снулая рыба, когда обо мне напишут в газетах и опозорят, как собаку!.. А на счет того, что поздно ли ты возвращаешься... знаешь ведь, есть узкие переулки, глухие, темные углы и хорошие колья в оградах: кругом темень и без фонаря легко можно споткнуться о какой-нибудь столб и покалечиться!..
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается о том, в доме хаджи Замфира решил семейный совет, или камарилья, состоящая из всевозможных теток, по поводу циркулирующих слухов, то есть как лучше всего опровергнуть кривотолки, которые ходят среди горожан и, возможно, появятся в печати
Разумеется, хаджи Замфир не должен был ничего знать. После его возвращения от господина начальника Ташана украдкой поглядывала на мужа и, замирая от страха, старалась прочесть на его лице — известны ли ему все эти сплетни, от которых у нее трещала голова и о которых она знала уже не только из реферата тетки Таски, но и от прочих теток, зачастивших в дом и окончательно ее заморочивших. Ей показалось,-будто хозяин ничего не знает, и на душе у нее отлегло, правда, муж был не в духе, но он всегда сердитым уезжал на хутор и возвращался оттуда. (Последнему соседские кумушки верили, но насчет первого
твердили, что старый лис только прикидывается сердитым, показать Ташане, как ему неохота уезжать из дома верили они и тому, что он собирается продать хутор.) Гаким образом, ночь прошла спокойно, но радость Ташаны недолговечной. На другой день, возвратившись из города к обеду домой, старый Замфир смотрел свирепее игра. Он все узнал. Весь дом затрясся от его крика, челядь разбежалась кто куда... Все попрятались, начиная с Тапаны и Зоны. То, что это пустые сплетни и черная клевета, Замфир не сомневался, в бешенство его приводило другое: откуда эти сплетни возникли?
Указав Зоне на росшую у ворот липу, он рявкнул: — До нее можешь ходить, а за ворота одна, без провожатых, не смей и носа казать!
Всем было не до обеда; Замфир даже и не сел за стол, другие не посмели. Обед вернули на кухню нетронутым слуге ничего не оставалось, как пригласить на обед полевого сторожа. Усевшись за обильную трапезу, они за изысканные лакомства, разложенные на огромном блюде, и пообедали всласть, как давно уже не обедали с чувством, с толком, с расстановкой часа полтора. Угощали друг друга, делали передышки, потом принимались за очередное яство, пили, чокались и вытирали свои пышные крестьянские усы, словно ничего в доме и не прои30ШЛ0.
* * *
Дальше такое терпеть невозможно, думала Ташана. Слухи ширятся, как круги на воде, обрастают подробностями, становятся все более вероятными — доносили бесчисленные родичи, которые непрестанно являлись с сообщениями, уходили и вскоре возвращались с новыми. На другой день вечером собрался уже знакомый нашим читателям семейный синклит, чтобы все обсудить, посоветоваться и решить, что делать. Выискивать, кто пустил, они перестали, теперь их больше интересовало, почему много людей упорно твердит, что они были очевидцами сего происшедшего. Откуда вся эта история, если в ней нет и капли правды? Загадка оставалась неразгаданной. Да и камча от всего отрекается, говорит, будто играл в это время лото в Купеческом клубе и ссылается на свидетелей. Утверждает, что это ложь и клевета, и виноват тут может быть олько Манулач:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50