.. Из семнадцати дел первоклашек - у
тринадцати родители лишены родительских прав, у
одного мать в тюрьме... Детей осиротило не лихо-
летье, не война. Пьянство.
Личные дела воспитанников так и останутся лежать
в этом сейфе в деревянном доме. Не надо, незачем
им брать с собой в самостоятельную жизнь акты обсле-
дований, решения судов и официальные письма, кото-
рые рассказывают, откуда их забрали.
<...В квартире грязь, печь нетоплена, продуктов
нет... Ни у одного ребенка нет необходимого белья,
одежды, обуви...>
<...Мать имеет четырех детей, все от разных
отцов, ведет разгульный образ жизни, пьянствует. В ее
доме собираются ежедневно разгульные компании, а
дети ходят в рваной одежде, часто голодные. Их кор-
мят соседи, а частенько они сдают бутылки, покупают
хлеб и едят прямо на улице...>
<...Ребенок К., пяти лет, голодный бродит по дерев-
не в поисках своей матери, которая в это время спит
где-то пьяная...>
<...Девочка Н. больна гастритом и холециститом,
что является следствием плохого питания и недоеда-
ния, не посещала школу, неопрятная...>
<...В квартире М. - грязь и холод, на кровати маль-
чика отсутствовало постельное белье. При опросе со-
седей было установлено, что, когда М. просил дома
есть, его выгоняли на улицу или запирали в подвале.
Из-за пьянок и дебошей последнее время М. не ночует
дома...>
Я отрываюсь от этих бумаг, чтобы взглянуть в окно,
где березы еще светлей на яркой хвое леса, обступив-
шего интернат со всех сторон. Для того чтобы читать
эти личные дела, нужно... Не знаю, что нужно, чтобы
спокойно читать, как взрослые рушат свои жизни, то-
пят их в вине и грязи и тянут туда же детей.
В одно окно виден по-особому величественный си-
бирский лес, а в другое - полтора этажа вот уже два
года возводимого нового корпуса и вход в столовую.
Попадают туда через полуразрушенное здание, кото-
-5 17
0781 I>.:
\ш-.......
рое мешало строительной площадке. В этом полуот-
кушенном бульдозером доме остался пролом от двери.
К ней в нормальное - готова была написать слово
<мирное> - время вело бы ступенек семь-восемь,
А сейчас ступенек нет, и на пролом уложены само-
дельные сходни, как на том пароходе, который подхо-
дит к селу. Только на пароходе - еще и поручни, а
здесь поручней нет. Сходни вверх, сходни вниз. Три-
ста детей балансируют на них достаточно умело.
- И вы тоже входите по этим дощечкам? - спра-
шиваю я одну из воспитательниц, а она отвечает:
- Ну.
По-местному это утверждение. И в этот момент я
вижу, как в проеме появляется другая воспитательница
и бочком, опасливо сходит, снисходительно ведомая
мальчиком лет десяти.
Но что досочки, что я к этим досочкам-сходням
привязалась, если я уже прошла по интернату. По тем
двум спальным корпусам, которые и должны заменять
приехавшим сюда детям дом. В новой, недавно по-
строенной школе они учатся, а в этих двух старых де-
ревянных корпусах живут. В выбитых окнах спален -
фанера, в одном окне на втором этаже корпуса для
девочек вместо стекла - старое зимнее пальто в зе-
леную клеточку, в другом - деревянный сборчатый
щит. Искореженные, словно изгрызанные, двери, раз-
битые рукомойники. Платья в комнатах у девочек ви-
сят по стенам на гвоздиках, под потолком - голые
лампочки. Столы только в нескольких комнатах, стуль-
ев - два-три на десять кроватей. В одной из мальчи-
ковых спален одна тумбочка на девять человек.
- Куда же они кладут личные вещи? - спрашиваю
я воспитательницу.
- А какие у них личные вещи? Им и прятать нечего.
Правда, кровати застелены новыми покрывалами и
подушки лежат <по форме>, а по стенам у девочек,
закрывая осыпавшуюся штукатурку, висят - тоже но-
вые - <ковровые изделия>, как они называются во
всех официальных бумагах. А в жизни - это тканые
накидки на диваны. Но и они не скрывают какого-то
не сегодняшнего, почти бутафорского, почти театраль-
ного, как это ни кощунственно звучит, убожества.
В восьмом классе уроки литературы ведет Алек-
сандр Петрович, бывший воспитанник детского дома,
ушедший из обычной школы, <потому что я здесь нуж-
нее>. Быстрый, тонкий, он заходит в класс и артисти-
ческим жестом сажает ребят:
- Я рад вас видеть, друзья мои.
Восьмиклассники отвечают на анкету, ее последний
вопрос: <Что бы ты изменил в интернате?> Александр
Петрович - мне: <Боюсь, ваши надежды не оправда-
ются>. Листочки собраны, начинаю читать с последнего
ответа. Прочерк, прочерк, прочерк. На одном листке
написано: <Не чего ни надо>. Значит, все то, отчего
хочется кричать и бежать, звать на помощь, они прини-
мают? Считают нормой жизни, потому что иного и в ро-
дительском доме не видели?
На парте, где я сижу, лежит учебник литературы с
цитатой из Белинского о Пушкине на обложке: <К осо-
бенным свойствам его поэзии принадлежит ее способ-
ность развивать в людях чувство изящного и чувство
гуманности, разумея под этим словом бесконечное ува-
жение к достоинству человека>.
Вот оно, вот оно - самое главное. Все трагедии
родительского дома - в отсутствии самоуважения, в
потере человеческого достоинства, без которого нет
характера, нет личности. Человека нет. А как его воспи-
таешь у ребят - чувство человеческого достоинства
в этих унижающих человека условиях?
Еще в Москве, когда читала письмо, пришедшее из
Омска, выплывал очередной стереотип: ужасные пе-
дагоги, ретрограды и консерваторы. Иными люди, на
глазах которых такое творится, быть не могут. Оказа-
лось - могут. Януша Корчака знают, Сухомлинского
цитируют, на ребят не кричат, не обижают. Но вместе с
тем словно и не видят, как ребята живут, словно и не
понимают, как они жить должны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63