.. И вновь должна была радостно воссиять страна тысячелетняя — древняя Наири... Вот о чем мечтал Мазут Амо в ожидании этого дня в бессонные ночи, проведенные в конторе «Свет»!..
Ожидаемый день настал. По неожиданному, сказочному стечению обстоятельств покинули русские войска наирскую землю; по неожиданному, сказочному стечению обстоятельств сразу воплотилась, стала реальностью страна Наири... И что же? Устрашенные ордами Вечного Больного, обезумевшие от страха перед нестройными полчищами Больного, пустились наутек наирские полки. Уцелела лишь крепость, эта наирская твердыня, которая завтра должна быть растоптана ордами Вечного Больного... Куда делась сила, мощь древнего наирского племени? Где железный кулак?.. — Где, где он? — вопрошал Мазут Амо вне себя от ярости. Наподобие Иеговы, вырывая себе волосы, он стоял на самой высокой башне крепости и, опершись на раскачивающуюся палку наирского трехцветного знамени, взывал к доблести наирских царей. «Где она?» — вопрошал Мазут Амо, но ответа не последовало. Лишь тысячелетние мрачные стены смотрели молча на Мазута Амо, этого последнего, подобного царю, наирянина, вырывающего свои волосы и взывающего к доблести наирской. Не видно было доблести, и молчала крепость. И, стоя на высочайшей башне крепости, опершись на палку трехцветного наирского знамени, горько зарыдал, заплакал Мазут Амо, как на том собрании, и горячие слезы Мазута Амо, этого последнего, подобного царю, наирянина, сожгли тысячелетние стены древней наирской крепости...
— Нет! — ударяя рукой по палке трехцветного наирского знамени, сквозь горькие жгучие слезы воскликнул вдруг Мазут Амо. — Этому не быть! — очнулся Мазут Амо, словно после апоплексического удара, тряхнул головой и, достав платок, вытер глаза. Только теперь он заметил, что вокруг него стояли т. Вародян, врач, несколько наирских генералов и офицеров. Они, затаив дыхание,
молча, как стены крепости, смотрели на Мазута Амо с глубоким почтением.
— Где они? — сверкая искрометными глазами, закричал громовым голосом Мазут Амо.— Где остальные?
Но «остальные», о коих вопрошал Мазут Амо, исчезли точно так же, как доблесть и мощь наирская, к коим взывал незадолго до того Мазут Амо. Выяснилось, что довольно значительная часть офицерства крепости ночью ушла и не вернулась.
— А где же гарнизон крепости? — более мягко, как бы разбитым голосом продолжал свою ревизию Мазут Амо.
Тов. Вародян показал пальцем. Мазут Амо посмотрел по направлению пальца т. Вародяна, и там, на второй башне крепости, он увидел довольно много наирских лапотников-бойцов, уставившихся оттуда на Мазута Амо.
— Позвольте... — сказал Мазут Амо, — они... умеют ли они палить... из пушек?
— Точно так! — ответил, взяв под козырек, один из генералов, и царственное лицо Мазута Амо озарилось какой-то детской, почти идиотской улыбкой. Понял он, что все кончено. В его мозгу зашевелилась, словно последняя вспышка потухающей свечки, закачалась... страна Наири. Но — «Нет! — воскликнул про себя, напрягая последние силы, Мазут Амо .— Этому не бывать!» — и приказал ввести в крепость новых бойцов, поставить пушки и даже указал направление, куда следовало наводить эти пушки. Потом он сел в экипаж и вернулся в город.
В городе его ожидала невероятная радость: с фронта было получено сообщение, что героическим натиском наирские бойцы отбросили врага на десять верст и заняли вполне устойчивые позиции. Более того, в сообщении говорилось, что, вероятно, вскоре начнется общее наступление и противник будет отброшен до Известного Города. Прочитал Мазут Амо это сообщение, и с сердца его упала свинцовая тяжесть; сомнение и незадолго до того объявшее его отчаяние как бы губкой стерлись с его сердца. Мазут Амо выпрямил спину, согнувшуюся в крепости, и глаза его наполнились энергией и бодростью. Но уже до
этого известия в городе началась невероятная паника. Стекавшиеся из области беженцы и жители окраин, забрав весь свой скарб, собирались выступить; тысячными толпами наводнили они улицы и шоссе, ведущее на станцию. Более или менее почтенные горожане уже находились на станции, уже отошли несколько составов, нагруженных почтенными жителями города. Трудно описать, что творилось в это время на вокзале. Поддавшаяся панике многотысячная толпа запрудила платформу. Была такая сумятица, перед которой Вавилонское столпотворение, если таковое действительно когда-либо было, показалось бы детской игрой. Люди топтали друг друга и продвигались вперед, ползли друг по другу, чтоб быть ближе к подходящему поезду. Матери бросали детей вперед, через головы, чтоб самим тоже можно было ползти вперед, но детей душили в общей давке, и матери, не успев доползти до них, испускали дух, стиснутые со всех сторон. Беременные рожали тут же, стоя, и их крики слышались даже в том невероятном шуме, что подняла обезумевшая от ужаса многотысячная толпа. Мужчины колотили друг друга, женщины впивались ногтями в лица мужчин, — и над всем этим свистели нагайки чрезвычайных папахоносцев. Они нагайками прокладывали себе путь, ведя за собой семьи почтенных наирян, имевших почтенные бумаги от т. Вародяна и Мазута Амо. Но, несмотря на усилия чрезвычайных папахоносцев и невзирая на «почтенные бумаги», им не всегда удавалось достичь своей цели. Толпа, словно озверевший враг, набрасывалась на них и в общей сутолоке мяла как чрезвычайных папахоносцев, так и вверенных их покровительству почтенных обывателей.
Неслыханные, неописуемые дела творились в то время на станции, но не менее неслыханные и неописуемые дела имели место и в городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55