во-вторых, за последнее время генерал Алеш как-то особенно поглядывал на Ольгу Васильевну — Желтокудрую Тыкву, принадлежавшую ему, Осепу Нариманову, и никому другому,— пусть это зарубит у себя на носу генерал Алеш!
Не успели мысли эти оформиться в голове Осепа Нариманова, как впопыхах вошел Арам Антоныч, о жене которого так сильно беспокоился его приятель, мировой
судья, и, заметив, что все уже приступили к делу, подошел сзади, взял его за руку и предложил ему составить пульку.
— Глубокое мое почтение! — воскликнул Осеп Нариманов, от души обрадовавшись.— Как поживает Ольга Васильевна, Арам Антоныч?
Осеп Нариманов только теперь, казалось, вспомнил, что прошло уже три дня с тех пор, как он не видал Ольги Васильевны, а вчера, в шесть часов вечера, когда он, по всегдашнему обыкновению своему, пошел «навестить» ее (обычно в шесть часов Арам Антоныч бывал в школе), горничная объявила, что Ольга Васильевна не велела никого принимать. Не успел он вспомнить об этом, как уже в глазах его начало темнеть, и он собрался отвести затуманившийся взор свой от блестящих глаз Арама Антоныча, как...
— От Ольги Васильевны сердечный привет,— сказал Арам Антоныч с загадочной улыбкой и вслед за тем, нагнувшись к Осепу Нариманову, интимно шепнул: — Мамаша, городская акушерка Аксена Мануковна, вчера клялась, что на сей раз обязательно будет мальчик.
С сердца Осепа Нариманова свалился тяжелый камень. «Значит, не пропала даром долголетняя близость моя с Ольгой Васильевной»,— подумал он, оживившись, и сказал, дружески пожимая руку Араму Антонычу:
— Честь имею быть крестным отцом Колечки,— понимаете, Арам Антоныч,— обязательно Колечки!..— И, совершенно успокоившись, оба сели за игру.
— Однако, куда же делся Алеш Никитич? — спросил, сдавая карты, Арам Антоныч спустя минуту. Но уже все занялись игрой, никто не ответил, хотя всеми и чувствовалось его отсутствие. Врач Сергей Каспарыч обратил было глаза к окну, словно хотел сказать: «дует», но, сообразив, что не это причина общего беспокойства, молча продолжал игру.
И вот, этак часов в двенадцать дня, запыхавшись, влетели в клуб генерал Алеши Амо Амбарцумович. Влетев, как бомба, генерал Алеш и Мазут Амо быстро подошли к столам, перемешали карты и сбросили их на пол... Все повскакали с мест, удивленные и растерянные. А Кинтоури Симон, хоть и был больше всех в проигрыше и, следовательно, больше всех имел основание возмущаться, решив от неожиданности, что «ребята» наклюкались, подбросил вверх карты, вскочил и глупо заорал:
— Урра! урра! урра!!.
— Да что вы, с ума спятили, господа?! — сердито крикнул врач, ударив рукой по столу.— В чем дело?
И не успели остальные очнуться, как Амо Амбарцумович поднял руку, сделал знак, чтобы его слушали, и...
— Война! — объявил Амо Амбарцумович едва слышным голосом. Водворилось молчание, благоговение и удивление.
Генерал Алеш тоже хотел что-то сказать, он поднял было руку, но под влиянием наступившего молчания застыл на месте. Глаза Арама Антоныча так и остановились, впившись в поднятую руку генерала Алеша. На лице Клубной Обезьяны — Кинтоури Симона замерла смешанная со страхом улыбка. Сергей Каспарыч поднес руку к губам и машинально — как это случалось с ним во время приемов — сухо, официально закашлял. Затем генерал Алеш и Мазут Амо рассказали о происшествии все, что знали.
Оказывается, утром, часам к семи-восьми, когда Амо Амбарцумович еще спал, ничего не подозревая, приходят и вызывают его по чрезвычайно важному делу к уездному начальнику. Последний просил его взять с собой также и Алеша Никитича. Амо Амбарцумович немедленно одевается, бежит к нему, и они вместе идут на квартиру уездного начальника. В столь необыкновенный утренний час уездный начальник принимает гостей чрезвычайно любезно и сообщает им, что волею божьей и августейшего монарха Россия, вынужденная к тому, объявила войну... «Собственно говоря, гнусный германский кайзер Вильгельм Второй объявил войну России. Необходимо организовать манифестации,— говорил уездный начальник Алешу Никитичу и Мазуту Амо,— и разъяснить народу большое, безмерно важное значение события».
Сообщение Амо Амбарцумовича произвело на слушателей впечатление грома. Присутствующие бросили карточную игру и вышли из клуба во главе с генералом Алешем.
— Господа, надо начинать,— сказал Амо Амбарцумович, став в дверях клуба.
Что? — спросил Кинтоури Симон, обеспокоенный: ему показалось, что надо начинать... войну.
— Вот сейчас увидишь,— ответил Амо Амбарцумович многозначительно и вновь вошел в клуб, а за ним пустился Кинтоури Симон. Вышли они, держа в руках большой портрет царя, а за ними показался официант, поставивший перед клубом зеленый карточный стол. Портрет царя взяли генерал Алеш и Осеп Нариманов. Мазут Амо тем временем взобрался на зеленый карточный стол. Вокруг собралась толпа.
— Господа! — воскликнул, поднимая руку, Мазут Амо.
Все окаменели, разинув рты. Поистине чудо, невероятный человек этот Амо Амбарцумович — Мазут Амо!..
С головокружительной высоты своего пьедестала — зеленого карточного стола — Амо Амбарцумович сообщил собравшимся внизу многочисленным наирянам весть о войне. Обругал, разнес Мазут Амо со своей высоты, сверкая глазами, низкого германского кайзера Вильгельма II. Стоявшему в толпе лавочнику Колопотяну показалось, что германский кайзер заклятый враг, личный кредитор Мазута Амо; стоявшему же несколько поодаль цирюльнику Василу Вильгельм представился в образе кровожадного чудовища. Мазут Амо не забыл также довести до сведения собравшихся рассказанное уездным начальником то важное обстоятельство, что наш всемогущий государь император множество раз телеграфировал Вильгельму, предлагая мирно ликвидировать возникшее недоразумение, но, к сожалению, его усилия остались тщетными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55