Подобное общество собиралось раз в год — и то на квартире Мазута Амо в день рождения его бесподобной дочери — Черноокой Примадонны, когда присутствовал сам уездный начальник и почти все высшее, изысканное общество. Ну, уже само собой разумеется, в такие дни за столом Мазута Амо вы бы не встретили Кинтоури Симона, цирюльника Васила, ныне присутствовавших в зале клуба. Не осмеливался совать голову на квартиру Амо Амбарцумомнча в эти исключительные дни даже т. Вародян. Впрочем, впоследствии, после описанных мною событий т. Вародян также присутствовал в эти исключительные дни на квартире Мазута Амо и, должно быть, по примеру врача, Сергея Каспарыча, стал даже прикладываться к ручке Черноокой Примадонны, поздравляя последнюю. Этот «дохлый варжапет» в последнее время переходил всякие границы...
Вечером, как мы сказали, еще не было девяти часов, а уже сидели в первом ряду: генерал Алеш, комендант города (высокий офицер), удостаивавшийся в последнее время особого внимания со стороны дочери Амо Амбар- цумовича — Черноокой Примадонны; врач, Арам Антоныч со своей женой — Желтокудрой Тыквой; Осеп Нариманов и почти все сколько-нибудь заметные чиновники из пятиэтажного здания,— всех не перечислишь. Ждали уездного начальника и его жену, за которыми отправился лично, в сопровождении Черноокой Примадонны, сам Мазут Амо. Тут же были и Ангина Барсеговна, уважаемая супруга Амо Амбарцумовича, упомянутый выше комендант — высокий офицер. Говорили злые языки, что в последнее время Ангина Барсеговна была небезразлична к этому высокому молодому человеку, который в свою очередь сделал ее предметом особого внимания, невзирая на почтенный возраст Ангины Барсеговны. «Из любви к яичнице лижет ручку сковородки»,— вот злонамеренное мнение цирюльника Басила об этом тонком обстоятельстве. Злой, змеиный язык имел этот «ушахбаз-цирюльник»,— как охарактеризовал его, цирюльника Васила, содержатель кофейни Сето.
Кто, кто только не явился послушать в тот вечер генерал-профессора! Даже Барсег Абгарыч, учитель математики, по причине слабости легких ленившийся показываться в обществе,— даже и он, его жена, по прозванию Цыпленок, подруга жены — Душка Варя,— все, все из высших слоев были здесь без исключения. Среди них были, смешавшись с ними, сидевшие в средних рядах зала Хаджи Онник Эфенди Манукоф, г. Абомарш, отец Иусик Пройдоха и даже — хотя и довольно близко от входа, однако уж и не так далеко от высшего общества...— учителя и учительницы приходской школы: Бюзанд Вардересян, преподаватель армянского языка, изучивший свой предмет под руководством Манука Абегяна не гордившийся этим; ориорд Вардуи Затикян, не переносившая ориорд Нвард, сама ориорд Нвард Луспаронян, «стриженая», рядом с г. Ашотом, тем, окончившим академию Ашотом, который, под влиянием событий, начал еще ревностнее проводить «пропаганду наирского языка среди обрусевшей молодежи» и имел в этом деле, особенно теперь, значительный успех. Среди них и за ними расположились, наполнив всю залу, разные горожане попроще, как-то: мелкие торговцы — Карапетян, Ионесян, Погосян, Погосян второй, Карапетян третий — студенты, ученики, академисты (последние, то есть ученики Эчмиадзинской академии, составляли самостоятельную категорию, среднюю между студентами и школьниками; так было в этом наирском городе, так было, вероятно, и во всех других городах; они служили предметом особой ненависти со стороны воспитанников русских школ и сами не упускали случая выразить последним чувство своего крайнего отвращения),— одним словом, не было человека, который бы здесь не присутствовал. Впрочем, недоставало гробовщика Енока и Кривого Арута, но они, вероятно, были заняты энергичной торговлей на вокзальном майдане...
Без пяти минут девять. Зал пришел в движение, точно колышущееся море колосьев. Все повернули головы к дверям; уже входили наряженные и блестящие: уездный начальник, его жена Агриппина Владиславовна, Черноокая Примадонна, Мазут Амо... Мазут Амо под завороженными взглядами публики проводил их до предназначенных для них мест и, вновь выйдя из зала, неизвестно почему — исчез...
Ровно в девять часов взвился занавес. Сцена была пуста — на ней не было никого. Посреди сцены стоял тог же карточный стол, на сей раз покрытый красным сукном; около него два стула, а с правой стороны нечто вроде трибуны, у которой делал доклад четыре часа назад Мазут Амо. Сейчас же после поднятия занавеса с левой стороны показались: Мазут Амо под руку с генерал-профессором... «Ах!» — застонал зал от восторга и испуга. Уж не знаю, были ли то аплодисменты или настоящий взрыв... Невиданной и невообразимой овации удостоились генерал-профессор и Мазут Амо. Упал к ногам генерал-профессора пышный букет из свежих цветов, брошенный нежной ручкой Черноокой Примадонны. Мазут Амо поднял брошенный дочерью букет и, глубоко поклонившись, поднес дорогому гостю. Таких вот невиданных почестей удостоился генерал-профессор, еще не начав лекции. И гремел зал от бурных аплодисментов, на которые глубоко взволнованный профессор отвечал, наклоняя свою сиявшую лысиной голову. Кратким словом представив профессора публике, Мазут Амо сел за председательский стол и взял колокольчик, косо поглядывая в сторону Ангины Барсеговны, полная рука которой с небесной невинностью касалась суконного рукава высокого офицера. Дзинь-дзинь-дзинь! — зазвучал председательский звонок; аплодисменты прекратились, и наступило напряженное молчание.
Но как раз в эту самую минуту случилось небольшое недоразумение, которое не могли заметить в первых рядах, но которое, однако же, было отмечено сидевшими у входа;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55