Двадцать пять лет назад, дорогой читатель, сидя под семейной кровлей с женой, детьми, сестрой либо матерью, ты мог пить чай, обедать или ужинать, как вдруг в один прекрасный день Центромозгопаук в своем неизвестном месте зашевелил самым тоненьким своим щупальцем, кончиком щупальца — и вот, ты представляешь себе? — там, на зеленых берегах Босфора, в гнусной столице султанов, с легкостью лимонадной пробки, словно крик наболевшей души наирян, то есть самого Товарищества, как выражение справедливого протеста, взорвался, взлетел на воздух Оттоманский Банк Не чем иным, как незаметнейшим движением незначительнейших ниток Центромозгопаука было вызвано то, что слетела с трона великолепного Елдиза — Елдизская гидра, та, о кровавом отечестве которой первый человек мира, неподкупный наирофил, по внушению Центропаука, сказал:
«Больной человек должен умереть!»
Да и расскажешь ли все! Неиссякаемы, неисчерпаемы подвиги его. И после всего этого до чего смешным должно было казаться то поистине ни в коем случае не допустимое обстоятельство, что такое высокомерное ничтожество, каким был г. Марукэ, позволяло себе делать различные непозволительные намеки, бросать бумажные стрелы по адресу Товарищества. Об этом, конечно, уже давно знал, давно успел прощупать через свои шустрые местные ниточки Центромозгопаук, но «насекомое» было уж слишком незначительное, ничтожное, чтобы из-за него стоило шевелить щупальцами и взрывать г. Марукэ подобно Банк-Оттоману... да-с! Этому ничтожеству и незначительности г. Марукэ следовало скорее приписать то на первый взгляд необъяснимое явление, что он оставался безнаказанным и даже в этом наирском городе продолжал причинять своей ничтожной тяжестью незначительные колебания одной из незаметнейших ниточек Центромозгопаука — т. Вародяну...
Ну, конечно, т. Вародян знал свое дело; он превосходно усвоил тончайшее искусство вибрации ниточек, в чем для т. Вародяна имела поучительное значение его кратковременная близость с покойным товарищем Каро, с тем несчастным т. Каро, который, как известно из первой части моего романа, так преждевременно погиб при взрыве домика, находившегося у моста Вардана. Тов. Вародян на заре своей революционной деятельности именно у этого т. Каро впервые получил боевое крещение революционера. У него получил впервые т. Вародян красное евангелие революционного бунтарства — «Логику толпы». Думается нам, излишне тут снова припоминать и тот роковой урок, который получил на своей героической спине Вародян в «центре печали» в виде синих следов от шомпола. После такого внушительного революционного прошлого было, конечно, очень трудно иметь дело с т. Вародяном, тем более что в последнее время он все более и более привлекал к себе внимание местной глав нитки Центромозгопаука, Амо Амбарцумовича — Мазута Амо.
Необходимо заметить также, что с этих дней стал идти в гору т. Вародян, который впоследствии в жизни наирского города сыграл столь заметную роль; Вародян, который в конце концов был не чем иным, как «жалким варжапетом», «воплощением наирского тупоумия», как говорил про него г. Марукэ. Чем он заслужил доверие Мазута Амо — один бог ведает. Но факт остается фактом: с той поры его участие в сутолоке городской жизни бросалось в глаза даже сильнее, нежели участие в ней врача Сергея Каспарыча, этой второй, вернее, правой руки Мазута Амо. Я уже не говорю об Осепе Нариманове — левой руке Амо Амбарцумовича, по мере роста событий все более и более утрачивавшего свое влияние. Обстоятельство это покажется еще более удивительным, если я скажу, что до того Сергей Каспарыч и Осеп Нариманов по назначению центра были членами Местного Комитета, председателем которого, как уже известно нам, был и остался до конца Мазут Амо. Это означало, что и врач и мировой судья, оба наравне с Мазутом Амо, были подвержены непосредственным колебаниям (мозго-инструкциям) Центропаука. Тов. Вародян же... Ну что же он представлял собою? Вначале, казалось, его и не существовало. Случалось не раз, что он, т. Вародян, будто невзначай, заглядывал в контору Мазута Амо, когда там заседала Тройка Местного Комитета. И что же? Он, т. Вародян, не успевал просунуть голову внутрь, как врач — и всегда этот высокомерный врач! — поднимал нос, нюхал воздух, глядя на т. Вародяна, и — «Пардон», говорил врач с кислой улыбкой, после чего голова т. Вародяна отскакивала, как пружина, оставалась за закрытой дверью и, подобно охотничьей гончей, чутко внимала шушуканьям, происходившим внутри. Да, так было прежде, но впоследствии... Впоследствии т. Вародян стал знаменитым деятелем, внушительной персоной, и много, много раз врач Сергей Каспарыч и мировой судья Нариманов имели случай ждать очереди в его приемной!..
Однако прости, читатель, что я столь сильно запутал нить моего рассказа. Но знаешь ли — пишущий историю тех знаменательных дней похож на несчастного малыша, который,— как это частенько случалось в пашем городе,— выкупавшись в реке и собираясь одеться, находит рукав своей рубашки мокрым и столь туго стянутым в узел, что сам черт затруднился бы его распутать. Он знает, что это дело рук окружающей его гогочущей детворы; он вне себя от злости, ему хочется отомстить, но он так же отлично понимает, что если начнет преследовать товарищей, двое-трое из них отстанут и намочат, стянут в узлы остальную одежду. Поэтому ему ничего не остается, как бросить стянутую в узел рубашку. Нам точно так же, читатель, остается — дабы не забыть события и происшествия, лишенные узлов,— бросить в сторону комочки и узлы и перейти к продолжению романа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55