ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
за яичко — иголку.
Как сказали мы выше, ранним утром, чуть свет, выходит наирский купец из дому и идет в лавку. Вот мелькает он в предутреннем тумане, среднего роста, сутулый, с правым плечом, всегда немного выше левого, словно серое привидение. Он серьезен, и на лице его, напоминающем сидящую на яйцах курицу, можно читать одни лишь заботы, заботы, заботы!.. Эти вечные мировые загадки. Выходят лавочники вереницей из домов, шагая медленно, неторопливо,— и открываются лавки: пекаря, молочного торговца, сапожника, рядом с ним фруктовщика, далее мануфактурщика, торговца рисом, коврами и прочим. Нет почти ни одной лавки; в которой продавалась бы одна
определенная вещь: пекарь одновременно торгует и нефтью,— покупает он у Мазута Амо попутно, а продает пофунтно. Мануфактурщик торгует рисом, сахаром и спичками. В сапожной лавке в углу поставлен столик, у которого стоит приезжий наирянин, занятый бритьем и стрижкой. А то войдешь в цирюльню и видишь: в углу у окна сидит кто-то за столом и копошится в часах — часовщик!
Или же вот тут, рядом с торговлей съестным,— довольно обширный магазин, с большими стеклянными дверьми и даже с витриной, где выставлены мужские и дамские готовые костюмы, гребешки, заграничные духи. А посмотрели бы вы на вывеску! Точно из Парижа: на черном фоне золочеными буквами написано по-французски.
Хозяин — лет тридцати с лишним, бритый, словно европеец, и в пенсне на характерном наирском носу — производит впечатление актера, занявшегося торговлей. Его в городе зовут — г. Абомарш.
Сосед г. Абомарша — цирюльник, впрочем, нет, не цирюльник, а европейский парикмахер, как значится на его вывеске. Зовут его г. Васил. Он среднего роста, широкоплечий, рябой, с желтой бородкой. Любит при бритье настолько приближать свои губы к лицу бреющегося, что про него в городе ходят разные легенды.
Сосед его — сапожник, известен как бесподобный исполнитель тифлисского танца кинтоури. По четвергам на масленой неделе, вечером, когда в городском клубе, имеющем некоторое подобие сцены, какой-нибудь приезжий артист вкупе с местными любителями разыгрывает трагедию «Варданова битва», все устремляются в клуб посмотреть не столько «Варданову битву», сколько кинтоури сапожника Симона... Его все любят, за исключением цирюльника Васила, который злорадно обзывает его или Кинтоури Симоном —с чем еще можно было бы мириться,— либо Клубной Обезьяной,— что уж ни в коем случае недопустимо.
Но интереснее всех — сосед сапожника. Он персидский подданный, купец, который торгует коврами, кишмишом, мехами и сахаром. Если вы войдете к нему в лавку.
Соседняя лавка принадлежит достаточно уже нам м «местному Телефону Сето, владельцу кофейни, на вывеске которой написано: «Кофе, чай, столом. Он сухощавый, высокий, с головой, походящей мм феску, с сухими усами и редкой бородкой,— и общем, он производит впечатление козла. Его кофейный для низших слоев города то же, что для высших штора Мазута Амо. Это политический клуб, настоящий клуб.
Следующая лавка... Тут Хаджи Эфенди Манукоф торгует мануфактурой, самаркандским шелком, «бродским» сахаром, спичками Лапшина. Он в то же время занимается и разменом денег. Хаджи владеет английским языком и, как единственный в своем роде, пользуется особым уважением горожан. Кроме того, Хаджи Манукоф Эфенди яростный армянофил, как он любит сам себя называть.
Магазинов — множество, всех не перечесть. Мы мельком лишь сказали о некоторых из них. Об остальных пусть говорят их вывески и в том именно порядке, в каком они расположены по Лорис-Меликовской улице, из конца в конец, вплоть до вокзала.
«Мелочная торговля. Погос Колопотян».— «Вино, водил, коньяк. Амбарцумов Николай» (за свой непомерно большой живот прозываемый в городе Бочкой Николаем).— «Гробовщик. Принимаю заказы. Енок Карапеяп» (иначе называемый Еноком Покойником).— «Столовая Европа. Егор Арзуманов» — и еще: мелочной торговец, сапожник, цирюльник, мелочник, мелочник, мелочник и вдруг — «Аптека Жгенти» — и опять ряд лапочек,— этак вплоть до вокзала.
Чуть свет открываются друг за другом лавочки, и начинается городская сутолока — лениво, медленно и однообразно.
Обычно в эту раннюю утреннюю пору тротуары свободны от пешеходов, между тем как посреди улицы текут,
смешавшись в беспорядке, телеги, бараиты, многочисленные стада всякого иного домашнего скота, рабочие, которые большими группами направляются за город на железнодорожную линию, крестьяне, доставляющие продукты для продажи. Этот хаотический поток телег, стад и людей движется посредине Лорис-Меликовской улицы к майдану, то есть к базару, находящемуся между улицей и вокзалом на площади, именуемой на языке местного населения «геолом», или «озером», так как в начале весны сюда собирается вся текущая с холмов вода, которая и задерживается до тех пор, пока ее не высушит солнце. Медленно текущие в предрассветном тумане телеги, стада и люди удостаиваются различных замечаний лавочников сидя или стоя ожидающих покупателей перед своими лавками. Надобно, однако, заметить, что в эту раннюю утреннюю пору, когда стекающийся из деревень поток устремляется на майдан, шеренгами торчащие по обеим сторонам улицы лавочники в редких случаях обращают на себя внимание направляющихся на майдан крестьян. Лишь после полудня, когда продавший свое добро поселянин по той же Лорис-Меликовской улице возвращается домой — на сей раз уже не посредине улицы, как то подобает телегам и стадам, а по тротуарам, — закипает, принимает форму бешеной схватки торговля в мелочных лавочках. Но до того, в особенности в раннюю утреннюю пору, когда только что начинается движение волны крестьян на майдан, наирские лавочники мирно сидят у себя перед лавками и, смотря на медленно движущиеся посредине улицы толпы, обмениваются друг с другом своими мыслями и впечатлениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Как сказали мы выше, ранним утром, чуть свет, выходит наирский купец из дому и идет в лавку. Вот мелькает он в предутреннем тумане, среднего роста, сутулый, с правым плечом, всегда немного выше левого, словно серое привидение. Он серьезен, и на лице его, напоминающем сидящую на яйцах курицу, можно читать одни лишь заботы, заботы, заботы!.. Эти вечные мировые загадки. Выходят лавочники вереницей из домов, шагая медленно, неторопливо,— и открываются лавки: пекаря, молочного торговца, сапожника, рядом с ним фруктовщика, далее мануфактурщика, торговца рисом, коврами и прочим. Нет почти ни одной лавки; в которой продавалась бы одна
определенная вещь: пекарь одновременно торгует и нефтью,— покупает он у Мазута Амо попутно, а продает пофунтно. Мануфактурщик торгует рисом, сахаром и спичками. В сапожной лавке в углу поставлен столик, у которого стоит приезжий наирянин, занятый бритьем и стрижкой. А то войдешь в цирюльню и видишь: в углу у окна сидит кто-то за столом и копошится в часах — часовщик!
Или же вот тут, рядом с торговлей съестным,— довольно обширный магазин, с большими стеклянными дверьми и даже с витриной, где выставлены мужские и дамские готовые костюмы, гребешки, заграничные духи. А посмотрели бы вы на вывеску! Точно из Парижа: на черном фоне золочеными буквами написано по-французски.
Хозяин — лет тридцати с лишним, бритый, словно европеец, и в пенсне на характерном наирском носу — производит впечатление актера, занявшегося торговлей. Его в городе зовут — г. Абомарш.
Сосед г. Абомарша — цирюльник, впрочем, нет, не цирюльник, а европейский парикмахер, как значится на его вывеске. Зовут его г. Васил. Он среднего роста, широкоплечий, рябой, с желтой бородкой. Любит при бритье настолько приближать свои губы к лицу бреющегося, что про него в городе ходят разные легенды.
Сосед его — сапожник, известен как бесподобный исполнитель тифлисского танца кинтоури. По четвергам на масленой неделе, вечером, когда в городском клубе, имеющем некоторое подобие сцены, какой-нибудь приезжий артист вкупе с местными любителями разыгрывает трагедию «Варданова битва», все устремляются в клуб посмотреть не столько «Варданову битву», сколько кинтоури сапожника Симона... Его все любят, за исключением цирюльника Васила, который злорадно обзывает его или Кинтоури Симоном —с чем еще можно было бы мириться,— либо Клубной Обезьяной,— что уж ни в коем случае недопустимо.
Но интереснее всех — сосед сапожника. Он персидский подданный, купец, который торгует коврами, кишмишом, мехами и сахаром. Если вы войдете к нему в лавку.
Соседняя лавка принадлежит достаточно уже нам м «местному Телефону Сето, владельцу кофейни, на вывеске которой написано: «Кофе, чай, столом. Он сухощавый, высокий, с головой, походящей мм феску, с сухими усами и редкой бородкой,— и общем, он производит впечатление козла. Его кофейный для низших слоев города то же, что для высших штора Мазута Амо. Это политический клуб, настоящий клуб.
Следующая лавка... Тут Хаджи Эфенди Манукоф торгует мануфактурой, самаркандским шелком, «бродским» сахаром, спичками Лапшина. Он в то же время занимается и разменом денег. Хаджи владеет английским языком и, как единственный в своем роде, пользуется особым уважением горожан. Кроме того, Хаджи Манукоф Эфенди яростный армянофил, как он любит сам себя называть.
Магазинов — множество, всех не перечесть. Мы мельком лишь сказали о некоторых из них. Об остальных пусть говорят их вывески и в том именно порядке, в каком они расположены по Лорис-Меликовской улице, из конца в конец, вплоть до вокзала.
«Мелочная торговля. Погос Колопотян».— «Вино, водил, коньяк. Амбарцумов Николай» (за свой непомерно большой живот прозываемый в городе Бочкой Николаем).— «Гробовщик. Принимаю заказы. Енок Карапеяп» (иначе называемый Еноком Покойником).— «Столовая Европа. Егор Арзуманов» — и еще: мелочной торговец, сапожник, цирюльник, мелочник, мелочник, мелочник и вдруг — «Аптека Жгенти» — и опять ряд лапочек,— этак вплоть до вокзала.
Чуть свет открываются друг за другом лавочки, и начинается городская сутолока — лениво, медленно и однообразно.
Обычно в эту раннюю утреннюю пору тротуары свободны от пешеходов, между тем как посреди улицы текут,
смешавшись в беспорядке, телеги, бараиты, многочисленные стада всякого иного домашнего скота, рабочие, которые большими группами направляются за город на железнодорожную линию, крестьяне, доставляющие продукты для продажи. Этот хаотический поток телег, стад и людей движется посредине Лорис-Меликовской улицы к майдану, то есть к базару, находящемуся между улицей и вокзалом на площади, именуемой на языке местного населения «геолом», или «озером», так как в начале весны сюда собирается вся текущая с холмов вода, которая и задерживается до тех пор, пока ее не высушит солнце. Медленно текущие в предрассветном тумане телеги, стада и люди удостаиваются различных замечаний лавочников сидя или стоя ожидающих покупателей перед своими лавками. Надобно, однако, заметить, что в эту раннюю утреннюю пору, когда стекающийся из деревень поток устремляется на майдан, шеренгами торчащие по обеим сторонам улицы лавочники в редких случаях обращают на себя внимание направляющихся на майдан крестьян. Лишь после полудня, когда продавший свое добро поселянин по той же Лорис-Меликовской улице возвращается домой — на сей раз уже не посредине улицы, как то подобает телегам и стадам, а по тротуарам, — закипает, принимает форму бешеной схватки торговля в мелочных лавочках. Но до того, в особенности в раннюю утреннюю пору, когда только что начинается движение волны крестьян на майдан, наирские лавочники мирно сидят у себя перед лавками и, смотря на медленно движущиеся посредине улицы толпы, обмениваются друг с другом своими мыслями и впечатлениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55