Иусик,— они умели связывать душевное с телесным, меч с крестом, веру с военной доблестью. Хитрые и гениальные, они, к сожалению, одновременно были себялюбцы и смутьяны, и от этого именно и погибла древняя страна — тысячелетняя Наири. Погубила нас низкая, коварная, эгоистическая измена: мы стали жертвой себялюбцев васаков,— сказал с пеной негодования у рта отец Иусик Пройдоха.— Но пусть вспомнит дорогая паства светлые имена Вардана Мамиконяна и Саака Партева и воодушевляется ими. Лучше пасть на поле брани во имя святой веры и отечества, чем влачить скотское существование, кое влачим мы свыше пяти веков. Но вот наступил час возрождения, и на Аварайр, на новую Варданову битву призывает всех своих честных сынов наше исстрадавшееся отечество. Веками растоптанный, веками оскверняемый дух наирский призывает вас сегодня последний раз. Зовет он из развалин монастырей, святых обителей дедов, из заплесневелых могил мучеников,-— призывает вас все еще затаптываемая вера ваших отцов, вера ваших дедов, слава вашего отечества; призывает вас, мужья доблестные, вас, все еще не забывших вашу святую веру и славу отечества; призывает тебя, народ простой, тебя, чуждого корысти богачей,— тебя, всегда готового переносить всякие лишения во имя веры и отечества. Да не послужит примером для дорогой паствы жизнь горделивых и корыстных богачей, ибо не они наследуют царство небесное. Не им достанется и царство земное — освобожденная отчизна, народ дорогой, ибо ты, ты должен пахать, сеять и собирать ее живительные плоды, а не корыстолюбивые богачи, разлагающиеся на зловонных ложах разврата и предпочитающие пресный хлеб пекарни благоухающему лавашу тонира.
Вот так бичевал о. Иусик Пройдоха в этом своем знаменитом слове богатеев города, то есть лавочников Лорис-Меликовской улицы, и, конечно, был прав: из них никого не было в церкви и из них еще никто и никогда ни единого гроша не бросил в кружечный сбор в церкви св. богородицы. Паства его состояла из простого народа, и он в этом знаменитом слове возвеличил ее, обратился к ее сердцу, безгрешному, как ангел божий, и чистому, как голубь. Вот этих именно, безгрешных сердцем, долженствующих, по мнению о. Иусика, наследовать царство небесное, и призывал он на новую Аварайрскую битву. И что же? Призыв его в сердцах слушателей нашел значительно более глубокий, более реальный отклик, чем, скажем, исторический призыв самого Мазута Амо в городском саду. На следующий день в свечной лавочке «записалось» довольно много ремесленников и живших на окраине города полукрестьян, так что заносящий их в списки т. Вародян невольно воскликнул про себя: «Браво, Пройдоха!» Впрочем, конечно, имело основание и то мнение, по которому эта «запись», будучи, с одной стороны, результатом проповеди отца Иусика Пройдохи, с другой, вызывалась тем обстоятельством, что многие из записавшихся все равно не сегодня-завтра должны были призываться пятиэтажным зданием,— так что они, как добросовестные наиряне, предпочли наирский «штаб» русскому. Да и кроме того, записываясь в добровольцы, они избавлялись от ужаса «красных вагонов». Записавшись таким образом, они с нетерпением стали ожидать, как сами говорили, прибытия отряда.
С неменьшим нетерпением, чем записавшиеся, ожидали прибытия отряда т. Вародян и Мазут Амо. Если уж, конечно, не с таким нетерпением, но все же с довольно напряженным любопытством ожидал его весь город. Ожидалось и через два-три дня должно было прибыть в этот наирский город первое наирское войско. Под предводительством известного начальника в ближайшие дни должен был выступить на фронт этот первый наирский отряд, взяв с собой местных добровольцев.
Дня за два до прибытия отряда в городе приступили к сбору пожертвований в пользу отряда. В сборе пожертвований принимал участие почти весь «верхний слой» города во главе с генералом Алешем и супругой Амо Амбарцумовича — Ангиной Барсеговной; показался на несколько минут даже уездный начальник в сопровождении дочери Мазута Амо — Черноокой Примадонны. Вошли они в наиболее заметные лавки, как-то: Хаджи Онника Манукофа Эфенди, г. Абомарша, персидского подданного — и не остались недовольны: Хаджи Онник фенди пожертвовал дорогим добровольцам мешок сахару; персидский подданный — ящик табаку и ящик спичек Лапшина. Г-н Абомарш пожертвовал добровольцам перчатки, содержатель аптеки — медикаменты, братья Баласянц, торговавшие мылом,— мыло и т. д. Давал всякий, что имел, или же, как говорят русские,— кто чем
богат. Но все же нужно отметить, что больше всех пожертвовал г. Абомарш, который, как он говаривал впоследствии, «обжегся», ибо он дал — мы не указали количества — двенадцать пар кожаных перчаток, а это стоило значительно дороже, чем мешок сахара Хаджи Онника Эфенди или же мыло братьев Баласянц. Но впоследствии г. Абомарш рассказывал довольно красочно, что он, собственно, пожертвовал не столько добровольцам,— «Ну их к черту!», в конце концов,— сколько... Черноокой Примадонне.
— Так и скушал бы я ее сосцы! — говорил ему при этом разговоре цирюльник Васил.— Приди она в мою мастерскую, был бы я рожден ослицей, если бы не отдал ей мое стенное зеркало!
Вот до чего велико, до чего грандиозно было воодушевление, вызванное в городе «всенародным сбором». И жертвовали: кто деньгами, кто товаром. Колопотян дал стаканы, Бочка Николай — вина,— одним словом, не пожалели — давали, кто что имел. В сборе принял участие и отец Иусик, но он, в сопровождении своего дьячка, обходил лавочки ремесленников, окраины города. Впоследствии некоторые из обывателей усматривали какую-то свярь между блестящей обувью отца Иусика и сбором того дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55