В заключение Мазут Амо призвал слушателей прийти на помощь общему отечеству в критический час и жертвовать добровольно, не останавливаясь перед мелкими лишениями в деле помощи великому отечеству.
— Итак, да здравствует наш государь император и его доблестная армия! Долой низкого кайзера Вильгельма Второго! Урра! — закончил Мазут Амо свою историческую речь, которая, к его большому удивлению, была встречена полным молчанием. Однако не думайте, что народ промолчал нарочно; конечно нет; народ просто не знал, его еще не научили, что в подобных случаях нужно откликнуться. Но вот пришел на помощь со своим исключительным положением генерал Алеш. Совершенно неожиданным для такого тучного старика образом
взобрался он на зеленый карточный стол, и, став рядом с Мазутом Амо, закричал генерал Алеш: «Урра-а!!» — потрясая шапкой. Ему страшным ревом вторили — Сергей Каспдрыч, Осеп Нариманов и Кинтоури Симон; и тогда уже битком набитый сад так загремел от возгласов, что даже г. Марукэ, который уже отошел от своих партнеров и смешался с толпой, на минуту растерялся и чуть было не снял шляпу и не стал звероподобно реветь. Но г. Марукэ этого, конечно, не сделал. К совершающемуся вокруг него он с первого же дня занял особую позицию,— но об этом после.
Сад еще гремел от радостных возгласов, как раздались звуки военного оркестра, посланного уездным начальником; оркестр заиграл «Боже, царя». Все обнажили головы. После гимна Осеп Нариманов, обратившись к толпе, закричал: «Да здравствует наш возлюбленный государь Николай Второй! Урра!!» — и вновь с зеленого стола начали кричать, размахивая руками, генерал Алеш и Мазут Амо. После долгих рукоплесканий и выкриков они сошли со стола, и в сопровождении этих двух почтенных наирян процессия вышла из сада и направилась по Большой улице к дому уездного начальника.
Когда процессия в сопровождении военного оркестра проходила мимо кофеен Телефона Сето и Егора Арзуманова, собравшиеся в них наиряне, занятые игрой в карты, домино и нарды, высыпали на улицу и стояли перед кофейнями, пока не прошла процессия. «Что это еще за кутерьма?» — спросил гробовщик Енок, державший в руке бубновую даму. «Опять подорожает хлеб»,— ответил с убеждением Телефон Сето и вернулся в кофейню, качая головой. «Не поймешь, к чему эта зурна?»— сказал он, обращаясь в пространство, но ответа не последовало, так как посетители были на улице и смотрели на манифестацию. «Опять подорожает хлеб, вот и трубят в зурну»,— повторил он, когда посетители вернулись в кофейню продолжать прерванную игру. «А ты что думал?» — ответил ему Кривой Арут, и наиряне в раздумье покачали головами.
Однако некоторые из посетителей кофейни, как-то: г. Абомарш, лавочник Франк, Католик Даниэль и другие, заметив, что процессию возглавляют такие почтенные
наиряне, как генерал Алеш и Мазут Амо, также смешались с толпой. Вскоре для всех стало ясно, что толпа направляется к уездному начальнику выразить свою гражданскую готовность, свои верноподданнические чувства, и г. Абомарш нашел, что это акт в высшей степени желательный и необходимый...
— До какого же возраста будут призывать? — спросил задумчиво Католик Даниэль.
— А бог его знает, смотря как придется,— мрачно ответил Абомарш, и, казалось, оба собеседника опечалились: шли они молча, опустив глаза на свои собственные башмаки.
Стоял жаркий воскресный день. Ярко блестело солнце. Ясное, безоблачное небо опрокинулось над городом, точно голубая тарелка. За играющим оркестром следовали наиряне, разодетые в разноцветные праздничные наряды. Детям, шедшим впереди оркестра, это непонятное зрелище казалось веселым празднеством. «Крошка», десяти двенадцатилетний мальчик Хаджи Онника Мануко- фа Эфенди, известный всему городу своими шалостями, шел рядом с барабанщиком, как победитель, и, воображая себя военным, отбивал такт:
— Раз-два, раз-два, раз-два!
Процессия подошла наконец к квартире уездного начальника. Оркестр заиграл «Боже, царя», и уездный начальник вышел на балкон. «Урра!» — крикнула толпа под предводительством генерала Алеша, и наступило гробовое молчание. Взоры всех впились в уездного начальника. Тощий, длинный, он походил на трость с луковичной головкой. Окинув взором с балкона собравшуюся толпу и помолчав минуты две, длинный уездный начальник поднес руку к губам, делая вид, будто кашляет, и сухим, свойственным военному, отрывистым голосом стал говорить:
— Война! Государь! Вильгельм Второй! Наш долг служить родине и престолу! Да здравствует! Долой! Урра!-а!-а!
Снова подхватывает клич толпа, снова играет оркестр «Боже, царя». И вот вновь выступает... Мазут Амо. Ликуют горожане. Сияют их лица гордостью, словно распустившиеся розы. Что бы стало с наирским городом, скажите на милость, не будь Амо Амбарцумовича, этого
управляющего «Светом»,— Мазута Амо? Был бы растоптан, стерт, прозябал бы в беспросветной тьме невежества. Во всех затруднениях он один «свозил с места телегу». Выручил он и сейчас. Мазут Амо от имени горожан изъявил полную готовность воевать до последней капли крови в защиту престола и родины. Он великолепно знал, он понимал, где каким языком надлежало говорить. Змеиный был язык у него, Амо Амбардумовича — Мазута Амо!..
После Мазута Амо уездный начальник выразил благодарность сознательным горожанам и предложил разойтись по домам и заняться обычными делами. Генерал Алеш, А Амбарцумович, Осеп Нариманов и врач были приглашены наверх к столу. Толпа разошлась. Одни пошли домой обедать, другие — в кофейню: кто Телефона Сето, кто Егора Арзуманова;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55