пусть заполняет чье угодно воображение чем .хочет это пустое пространство. Мы не хотим делать предположений. И в конце концов, какое значение имеет то, кто присутствовал при беседе уездного начальника с Амо Амбарцумовичем? Это несущественно, читатель, а важно следующее: куда отправились в тот вечер, выйдя из квартиры уездного начальника, Амо Амбарцумович и врач? Вот в чем вопрос! Вот вокруг этого и вертелись в городе несколько дней спустя различные любопытные разговоры; любопытные хотя бы по той про
стой причине, что эти разговоры были связаны с темным местом, маленькой комнатушкой в конце нижнего этажа пятиэтажного здания, оставившей, как известно читателю из первой части моего романа, на спине т. Вародяна... любопытные следы. Рассказывали, что эти слухи распространяет г. Марукэ. Утверждали даже, что к распространению этих россказней причастен сам т. Вародян. Но это второе обстоятельство впоследствии было категорически опровергнуто, и вся тяжесть клеветы осталась на совести Каро Дараяна, — Каро Дараяна, который уже был трупом, заброшенным темной ночью бог весь куда!.. То была темная, таинственная история, читатель, так и оставшаяся нераскрытой и таинственной. Но об этом — после.
На следующее утро, 3 марта, когда еще не было и восьми часов, совершенно неожиданно для горожан, со стороны крепости двинулись в сторону города бесконечные вереницы войск с орудиями и пулеметами и запрудили улицы. Торговцы Лорис-Меликовской пришли в замешательство и один за другим стали закрывать лавочки. Дело в том, что они не имели сведений об этом неожиданном движении войск и, кроме того, не видели ни Мазута Амо, «вытаскивающего в подобных случаях воз из грязи», ни других почтенных наирян. Слыхали и знали они, что случилось что-то «в недрах», но боялись об этом говорить, — то было не их дело. Третий день уже ходили какие-то слухи, но горожане, в частности лавочники Лорис-Меликовской, относились с сомнением к подобным шушуканьям. Третий день уже как не было газет. Не получались даже издающиеся на наирском язык/е «Мшак» и «Оризон» рассказывали, что уездный начальник поставил на вокзале людей, которые конфисковали все получаемые газеты (об этом рассказывал г. Марукэ). Поэтому горожане были в полном неведении, когда в то утро двинулись в сторону города вереницы войск, пулеметов и орудий. Как заметили мы выше, лавки, только что открывшиеся, стали закрываться: часть лавочников.
Первая — орган национал-либералов, вторая — партии «Даш- накцутюн»,
пошла домой, кое-кто стал перед своей закрытой лавкой, некоторые же направились в кофейню Телефона Сето за новостями. В числе отправившихся в кофейню Телефона Сето был англоман Хаджи Онник Эфенди Манукоф.
— Понимаете вы что-нибудь в этой кутерьме? — спросил не без иронии Хаджи Онник Эфенди, войдя в кофейню.
— Конечно, понимаем, — категорически ответил Телефон Сето. — Войскам приказано делать революции, — закончил Сето, и наступило молчание. Издалека, со стороны квартиры уездного начальника слышалось тысячеустое «ура»; оно походило на радостные и грозные крики войск, идущих в атаку, и производило на присутствующих мистическое впечатление. Водворилось молчание. Напрягая внимание, все стали прислушиваться, как люди, ожидающие пушечного выстрела.
— Говорят, будут бомбардировать дом уездного начальника, — выразил мысль присутствующих г. Абомарш, тоже находившийся в числе собравшихся в кофейне, но не встретил одобрения.
— Не болтай зря, скотина, раз ничего не понимаешь! — рассердился Хаджи Онник Эфенди и добавил минуту спустя, сухо и поучительно: — Смысл зурны этих подлецов мы узнаем позднее, дорогие мои! — и вышел, постукивая палкой сухо и поучительно.
Хотел Хаджи Манукоф Эфенди пойти домой, но его дорога шла мимо пятиэтажного здания. Только было повернул Хаджи к этому зданию, как попятился назад, и, ошеломленный, прислонился к стене. Напротив, перед пятиэтажным зданием Хаджи Онник Эфенди увидел уйму войска и множество народу. Сквозь лес штыков бросился в глаза Хаджи Онника Манукофа Эфенди балкон пяти- этажного здания, на котором стояло несколько русских солдат, г. Марукэ и «ветроглотатель» (так звал Хаджи Каро Дараяна). Среди них—о, ужас! — был сам полицмейстер... Голова полицмейстера была обнажена. Один из солдат срывал с его плеч погоны, или, как называли местные жители, «чины». Держа полицмейстера за ворот, «ветроглотатель» показывал стоявшим внизу солдатам на высохшее от страха лицо полицмейстера и говорил непозволительные слова. Немедленно повернул Хаджи Онник Эфенди и побежал в обратном направлении. На
встречу ему шел так же объятый страхом и растерянностью т. Вародян: папаха его съехала в сторону, и он был без оружия.
— Куда, Хаджи? — спросил т. Вародян с заискивающим лицом, подходя к нему.
— Дальше, дальше от меня; иди своей дорогой, братец!— отстранил его в сторону Хаджи Онник Эфенди и продолжал бежать в прежнем направлении. Но не успел он свернуть на боковую улицу, как опять был вынужден прижаться к стене: с боковой улицы нахлынули новые толпы солдат, шедшие к пятиэтажному зданию. Смешавшись с этими солдатами, шли также оборванцы и «башибузуки» (так называл Хаджи железнодорожных служащих и рабочих). Застыл от ужаса, остолбенел Хаджи, когда он увидел уездного начальника, окруженного солдатами и башибузуками. Шел этот высокопоставленный русский с обнаженной головой, без погон и с опущенными в землю глазами, словно арестант... Хаджи Онник Эфенди инстинктивно поднес руку к шапке, когда проходил мимо пего уездный начальник, но, к счастью, уездный начальник не посмотрел в его сторону, и Хаджи Онник Эфенди почувствовал внутри себя приятную теплоту от того, что уездный начальник не обернулся в его сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55